Гвидо Кнопп - CC – инквизиция Гитлера

Гамбуржец Отто Кум свидетельствует: «Я видел лишь один-единственный выход для поверженной Германии, и это был Гитлер. Я сначала вступил в СА, это был обычный путь. Но здесь отсутствовала дисциплина и было много других недостатков. А в СС поступали люди только через особый отбор».

В городе Гете Веймаре ученик Хорст Мауерсбергер боготворил войска СС. Позже он в кармане своего мундира всегда носил томик «Фауста» Гете. Его сын Фолкнер и поныне хранит это зачитанное и испещренное пометками издание, принадлежавшее отцу. «Я всю жизнь бился над вопросом: как могло случиться, что человек из бюргерской семьи с этими гуманистическими идеалами, с этими страстями и видениями оказался в Эттерсберге?»

Мауерсбергер винит «буржуазную элиту Веймара» за то, что она превратила молодого человека в радикального мечтателя и допустила, что Эттерсберг, который так пленял своими красотами Гете, стал известен в мировой истории другим, устрашающим названием: Бухенвальд. Этот лагерь через несколько лет стал «местом работы» Хорста Мауерсбергера, шарфюрера войск СС.

Немало кандидатов, желавших вступить в СС, думали так же, как швейцарский врач Франц Ридвсг, который рано полюбил национал-социалистическую Германию, полагая, что именно там будет воздвигнут «бастион против коммунизма».

«Идея Гитлера выпестовать элиту была очень разумна, — утверждает он до сих пор. — Самопожертвование ради великой идеи — это нас увлекало. Это напоминало монархию, где есть великие личности, и им можно подражать». Позже, во время войны с Советским Союзом, Ридвег вербовал иностранных добровольцев для службы в войсках СС.

Но что еще важнее, за идеологическим занавесом Гиммлер продолжал свои эксперименты, чтобы подготовиться к последнему раунду борьбы за власть. Он осуществил трансформацию войск СС из личной охраны Гитлера в вездесущую полицию партии. В начале своего пути он редко откровенничал так, как это случилось с ним весной 1929 года.

В одной из совместных поездок, как вспоминал позже гаулейтер Гамбурга Альберт Кребс, Гиммлер утверждал, что главное в политике — информированность о скрытых от глаз фактах и взаимосвязях реальной жизни. Важно, например, знать: почему руководитель СА Кон имеет фамилию, слишком напоминающую еврейскую, или, не попал ли гаулейтер Лозе, бывший банковский служащий, в сети еврейского капитала. Эти высказывания показались Кребсу странной мешаниной, в которой воинственная велеречивость сменялась болтовней трактирных завсегдатаев и заканчивалась страстной проповедью сектантского провидца. Причем, подобно многим другим, он тогда тоже не заметил, с какой поразительной настойчивостью и наглостью намеревался Гиммлер добиться своих целей.

После того как Гиммлер взял к себе на службу морского офицера связи Рейнхарда Гейдриха, уволенного с флота за «недостойные поступки», бессистемное накопление партийных материалов, которым занимались СС с первого дня своего существования, превратилось с лета 1931 года в хитроумно разработанную систему всеобщей слежки и доносов.

В «Коричневый дом» в Мюнхене стекалась вся информация от созданной службы «С-1» (контрразведка), задача которой состояла в разоблачении «вражеских шпионов» внутри партии. Здесь старые дружеские связи не брались в расчет. Выполняя замысел Гитлера, войска СС перешли в массированное наступление «против собственных братьев», которые оказались слишком непредсказуемыми.

Ряд мер, предпринятых Эрнстом Ремом, не нормализовал обстановку. Революционные настроения в частях СА продолжали бродить, а из-за личности начальника штаба СА конфликт разгорелся еще больше.

Рем не скрывал своей гомосексуальной зависимости, да и склонности его ближайших сотрудников давно были публично известны. В письмах берлинскому врачу доктору Хеймзоту Рем писал довольно недвусмысленно: «С господином Альфредом Розенбергом, этим морализирующим дуболомом, у меня тяжелые отношения. Его статьи прежде всего направлены и против меня, поскольку я не скрываю своей ориентации. Из этого Вам может стать ясно, что в отношении меня в националсоциалистических кругах должны бы уже привыкнуть к этой моей преступной склонности».

Судебно доказана афера Рема с берлинским платным танцовщиком Германом Зигесмундом, которого фюрер СА обвинил «в краже его чемодана».

В протоколе суда первой инстанции (Берлин-Центр) говорится: «Рем пригласил Зигесмунда вечером 13.01. 1925 г. в Мариенказино на кружку пива и для того, что всегда следует после контактного разговора».

Из протокола показаний Зигесмунда:

«В то время когда мы еще сидели одетыми в комнате отеля, господин Рем вытащил из кармана пачку сигарет. Я заметил, что при этом на пол упала какая-то бумажка, которую я поднял. Примерно через полчаса я ушел из комнаты, потому что господин Рем потребовал от меня такой отвратительный способ полового сношения, на который я пойти не мог. И только на улице я обнаружил, что записка, поднятая мной, — квитанция на багаж господина Рема».

Низшие чины СА открыто потешались над гомосексуальностью своего шефа. В одной листовке рекомендовалось партийному руководству «Коричневого дома» использовать Рема в качестве «обогревателя» здания. Анонимные авторы требовали для телохранителей Рема к новой униформе специальные брюки-галифе с замком-молнией длиною 175 сантиметров (намек на параграф № 175 о гомосексуализме в уголовном кодексе).

Тем не менее друзья Рема занимали должности, которые стали вакантными после бунта Штеннеса, одну за другой. Эти мужчины разделяли не только политические взгляды своего начальника штаба, но и его гомоэротические наклонности.

В Мюнхене и Берлине упорно ходили слухи о разврате и любовных утехах. Однако Гитлер пока решительно отметал все обвинения в распутстве руководства СА как ложные наветы, поскольку Рем ему еще был нужен. Однако в апреле 1932 года все газеты были заполнены материалами о подозрительном заговоре с целью убийства Рема и его друзей людьми из рядов СА. Организатором этого темного дела был высший судья партии и «блюститель нравственности» Вальтер Бух. Старшие чины СА из страха за свою жизнь не скрыли от полиции своих опасений, которые им внушают национал-социалистические «товарищи».

А именно это для шефа СС Гиммлера, который с радостью укрыл бы все под внутрипартийным одеялом, означало «непростительное вероломство». Дело дошло до судебного процесса против кукловодов, в ходе которого до общественности дошли и другие неприглядные подробности. Терпение блюстителей морали в партии наконец исчерпало себя. Зять Буха, Мартин Борман жаловался в своем письме Рудольфу Гессу: «Это же не лезет ни в какие ворота! Один из авторитетнейших руководителей партии обзывает другого злейшим врагом… и называет своих собственных товарищей по партии, которые занимают руководящие посты, паршивыми собаками». И наоборот, кивая одобрительно в сторону преторианцев в «Коричневом доме», Борман писал так: «А поглядите на СС. Вы же хорошо знаете Гиммлера и Вам известны его способности…»