Гвидо Кнопп - CC – инквизиция Гитлера

С лета 1941 года, когда оперативные группы СД убивали людей по его приказу, Гейдрих начал искать новое поприще деятельности, новый шанс для продвижения по службе. И такой шанс нашелся, когда чешское сопротивление в «имперском протекторате Богемия и Моравия» грозило перерасти в восстание, а «наместник- протектор» Константин фон Нойрат попал в немилость у Гитлера. Массовые демонстрации, акты саботажа и забастовки в «протекторате» — центре военной промышленности за пределами собственно империи, приобретали угрожающие для оккупантов размеры.

24 сентября 1941 года Йозеф Геббельс писал в своем дневнике: «Дела в Праге близки к кризису, и фюрер принял решение энергично вмешаться в происходящее. Он полон решимости откомандировать Гейдриха для оздоровления тамошней обстановки… В таких критических ситуациях у руля должны быть сильные мужчины. У этих сильных мужчин должна быть твердая и решительная рука. Они не имеют права поддаваться эмоциям, отвлекающим их от поставленной цели».

Нойрат утратил свои полномочия, и рядом с ним оказался в лице Гейдриха человек, который мог железной рукой удушить в зародыше любое сопротивление. Гейдрих был счастлив получить новое задание. Жене, которая сначала была против переезда на новое место, он сказал: «Там нужно сделать много хорошего. Если хочешь управлять страной, нужно сразу проявить строгость и одолеть всех противников. Тогда несравненно легче и радостнее будет править».

Наконец-то он получил «позитивное задание».

Лина Гейдрих: «Рейнгард был убежден, что в Праге он должен исполнить «поручение свыше». Прием для Лины был достоин супруги правителя: «От вокзала мы едем в автоколонне в Пражский Град. Оцепление, у обочин дорог полиция. Я прихожу в себя, только когда оказываюсь у окна замка и смотрю вниз на утопающую в ярком золоте Прагу. Чувствую, что я не простая смертная. Я — принцесса и живу в сказочной стране. Нет войны, нет врагов, нет бедных и богатых. Я стою в центре сада Господня и могу все чувствовать, видеть и наслаждаться. Потом я думаю об этом судьбоносном городе, в котором для меня сходятся воедино все политические, национальные и духовные узы. Прага теперь для меня — это вся Европа».

Но Прага теперь была прежде всего сценой террора Гейдриха. Начало его службы возвестили звуки литавр. Уже в день своего прибытия новый правитель объявил чрезвычайное положение на 22 часа в Пражском Граде, запретил собрания в городе и ввел законы военного времени, словно бунт уже на пороге. Количество смертных приговоров за первые 20 дней выросло до 400. Пражским журналистам он сказал, что его цель заключается в том, чтобы «этот край в полной мере исчерпывал свой военно-экономический потенциал. Все, что будет мешать этой цели, я буду подавлять независимо от того, из какого угла это исходит».

На деле же Гейдрих хотел еще большего. Лина Гейдрих сообщала: «Он задавал себе вопрос, каким образом можно гармонично встроить эту страну в «мир» Гитлера». Конкретно это означало: «Полная германизация земли и людей на ней живущих», «онемечивание подходящих в расовом отношении чехов» и «выселение расово неприемлемых чехов и враждебной империи прослойки интеллигенции».

Впервые в жизни Гейдрих стал неограниченным правителем целой страны. Здесь, в Богемии и Моравии, он хотел претворить в жизнь свое видение государства СС. Протекторат должен был стать образцом для всех стран, оккупированных нацистской Германией.

Но сначала ему нужно было сломить сопротивление населения. Он распорядился создать в Терезиенштадте «образцовое гетто для престарелых», которое было превращено в промежуточный лагерь для фабрик смерти на Востоке. Вскоре после прибытия Гейдриха начались депортации.

Как представлял себе новый тиран будущее своего нового удела, узнала группа тщательно отобранных слушателей через несколько дней после его появления в пражском дворце Чернин, резиденции «администрации протектората». Каждого присутствовавшего в зале строго обязали к конфиденциальному молчанию. Однако то, что задумал посланник Гитлера, разнеслось по Праге с быстротой молнии.

Сказанное Гейдрихом своим пособникам больше напоминало акт объявления войны. По его мнению, есть две задачи, которые ждут своего решения: «ближайшая задача военного времени» и «последующая задача заключительного этапа». Сейчас, пока идет война, «мне нужен мир в крае с тем, чтобы рабочий, чешский рабочий, отдавал здесь в полной мере всю свою трудовую энергию ради военных побед Германии». Далее он продолжал: «Для этого, естественно, чешским рабочим следует давать столько корма, прошу извинить за прямоту, сколько необходимо для их работы с полной отдачей сил».

В своей речи, исполненной ненависти к «чешскому сброду», Гейдрих открыто признал, что он вовсе не рассчитывает на проявление симпатий к своей персоне со стороны населения. Было бы очень глупо на это надеяться. Однако он верит, что чехам следовало по достоинству оценить его заботу, которая, по крайней мере, гарантирует трудящимся льготы в виде повышенных пайков на продукты питания. А то, какую ненависть разжигали его смертные приговоры, ему и в голову не приходило. Где бы ни появлялся «пражский вешатель», он чувствовал себя уверенным и неуязвимым. «А зачем моим чехам стрелять в меня?» — спрашивал он Альберта Шпеера, который поражался тому, как Гейдрих беспечно разъезжал в открытом кабриолете по Праге. Гейдрих был твердо убежден, что сумел «умиротворить» страну при помощи кнута и пряника.

16 ноября 1941 года он сообщал «секретарю фюрера» Мартину Борману об обстановке в «протекторате»: «Силы сопротивления в основном парализованы, и их преследование продолжается. Но угроза восстановления его руководства для возобновления враждебных действий еще остается. Интеллигенция неисправима, настроена враждебно, вплоть до ненависти. Внешне услужлива и непомерно учтива. Молодежь находится под абсолютным влиянием учителей и в своем большинстве поражена шовинистическими настроениями. Рабочий остался аполитичным и в известной степени независимым по условиям жизни и материальному обеспечению. Руководящие круги пугливы и подобострастны, однако пытаются с помощью бесконечного дружелюбия и предупредительности избегать худшего даже в незначительных мелочах и с дальним прицелом на будущее сохранить для Чехии хотя бы то немногое, из чего тем не менее можно было бы потом развить нечто самостоятельное. На таком же уровне находятся попытки втереться в доверие с помощью общественных и человеческих взаимоотношений».

Богатая историей Прага казалась Гейдриху «более немецкой, чем Нюрнберг» и служила источником его интереса к истории. Он восхищался полководцем Альбрехтом Валленштейном (1583–1634), который со своими кирасирами утопил в крови восстание в Богемии. Валленштейн был для него олицетворением неразрывной связи Праги с германской империей. Некоторые совпадения интересов и характера Гейдриха и Валленштейна были совершенно случайны. Например вера Гейдриха в «естественное единство Богемии и Моравии с империей». Легендарного чешского князя Вацлава (903–935) и полководца Валленштейна, которые погибли от рук заговорщиков, он считал историческими личностями общей германской традиции.