Катерина Андреева - Беларуский Донбасс

Создатель инициативы «Гуманитарный маршрут Беларусь — АТО», гомельчанин Андрей Стрижак награжден Почетной грамотой посольства Украины в Республике Беларусь за свою волонтерскую работу в зоне АТО. […] Временный Поверенный в делах Украины в Республике Беларусь Валерий Джигун поблагодарил беларуских волонтеров: «Сейчас Украина переживает непростое время. Стоит вопрос о том, чтобы отстоять суверенитет и независимость. И очень приятно, что рядом с нашими патриотами — беларуские друзья, волонтеры».

Из материала «Радио Свобода» от 30 июня 2016 года

С Андреем Стрижаком мы встречаемся в кафе в центре Минска. У моего собеседника очень плотный график — в столице он всего лишь на один день. Рядом с ним жена и соратник Евгения. Оба — правозащитники, живут в Гомеле, работают в независимом профсоюзе работников радиоэлектронной промышленности.

Украина заняла огромное по значимости место в жизни Андрея. Ему 34 года, и 5 из них он посвятил волонтерской деятельности. Стрижак — единственный, кто не только смог наладить эффективный канал отправки гуманитарной помощи на Донбасс из Беларуси, но и создал целое комьюнити вокруг этой инициативы. На моей памяти «друзья гуммаршрута» хотя бы раз в месяц собирались все вместе в одном из минских баров, чтобы обсудить последние новости. Андрей обычно приезжал проведать друзей, вернувшись из командировки на фронт. С «Гуманитарным маршрутом Беларусь — АТО» он поистине оказался в нужном месте в нужное время, попал прямиком в нерв этого времени.

Когда ты впервые соприкоснулся с украинскими событиями и предпринял попытку как-то поучаствовать в них?

В начале декабря 2013 года мы с единомышленниками решили организовать поездку на Майдан для беларусов. Выехали из Минска, но под Марьиной Горкой автобус был задержан КГБ. Часть пассажиров вернулась обратно, а часть все же добралась до Майдана. Один человек пересел на рейсовый автобус, доехал до границы, но там его задержали украинские пограничники — внезапно обнаружили наркотики. Собака прошла по салону и прямо под его сиденьем нашла прикрепленный пакетик. Тем временем всех остальных вывели на улицу и заставили подписать документ, что они обязуются не участвовать ни в каких массовых мероприятиях. Да, это была еще Украина Януковича… Человеку форменно подбросили наркотики. Ему сначала говорили: «Признаешься — 8 лет получишь, не признаешься — 12», — но в итоге отпустили, потому что мы подключили украинского омбудсмена по правам человека и журналистов.

На тот момент уже произошел разгон студентов 30 ноября, но до расстрелов было еще далеко. Какое впечатление от Майдана у тебя сложилось в тот приезд?

Яувидел мирный протест и живое включение гражданского общества, которое бурлило креативом, придумывало подходы к людям, объясняло, почему ассоциация с ЕС — благо для Украины. Еще никто не представлял, чем все закончится. Потом я оказался в Киеве уже в феврале, в дни расстрелов. Помню, что накануне просмотрел суточный стрим, как горел Дом профсоюзов, и ночью 19 февраля взял билет до Киева в один конец.

Почему вообще тебе оказалась близка украинская история? Что заставляло тебя ездить на Майдан, и в качестве кого ты отправился туда в последний раз?

Дело в том, что первые свои шаги я сделал по украинской земле. В 1986 году, в младенческом возрасте, родители вывезли меня из Речицы, чернобыльского региона, в город Чигирин Черкасской области к родственникам. Я где-то на четверть сам украинец, это не чужая мне земля. Плюс где-то с 2007 года у меня нарабатывались профессиональные связи с украинскими коллегами-правозащитниками, журналистами, активистами, существовала постоянная связь. Я понимал: они прогрессивные люди и идут в сторону демократии, прав человека. И когда я увидел, какие страшные события начали происходить именно с этими людьми, то просто не смог оставаться в стороне.

Вместе с тем я осознавал, что я не буду на баррикадах — я не боец, не медик. Зато я хорошо умею разговаривать с людьми, связывать их между собой. Поэтому я приехал работать на «горячую линию» волонтерской инициативы Евромайдан-SOS. Рано утром 20 февраля мы вышли из поезда с оператором «Белсата» Александром Борозенко, тот отправился снимать на Институтскую, а я пошел в офис волонтеров. Когда началась бойня, нас в офисе было не более пяти человек. Весь этот долгий день мы вытянули на себе. Очень многие не знали, что происходит с их родственниками, живы ли они, ведь столько людей просто пропадали и не выходили на связь с семьями.

Одним из самых сложных моментов моей работы было не принимать звонки, а перезванивать самому. Волонтеры составили базу погибших (информацию о них собирали по больницам, моргам, ментовским источникам), и если нам поступал запрос о пропавшем без вести человеке и его фамилия значилась в базе, нужно было перезвонить родственникам и сказать: «По нашим данным, он убит. Попробуйте искать в моргах». Эта миссия легла на меня. Я брал маленький черный телефон «Нокиа», перезванивал и сообщал это. Часто люди звонили, уже понимая, что их родственник погиб, но им просто хотелось услышать еще какое-то подтверждение, хоть пару слов. Эти несколько дней со звонками стали для меня самым травматичным моментом во всей украинской истории.

Как же ты смог включиться в волонтерство, когда вскоре началась война на Донбассе?

После Институтской у меня наступил классический посттравматический синдром, стрессовое расстройство. 2014 год в Беларуси был для меня очень тяжелым и в личном плане — распалась моя семья. С первой женой, россиянкой, у нас возникли непреодолимые идеологические расхождения. Конечно, это не единственный фактор, который привел к разрыву, но очень важный. За началом донбасского конфликта я следил по новостям, но делать ничего не мог. Было ощущение, что я должен как-то включаться в эти процессы, но моральных сил не хватало. В таком раздрае я провел 2014 год, глядя на фотографии сбитого «Боинга», Донецкого аэропорта. А в начале 2015-го понял — пора действовать.

В конце января я включился в работу с украинскими волонтерками Ольгой Гальченко и Александрой Алешиной, которые занимались как раз помощью военным. А я тогда выстраивал для себя концепцию моей будущей работы. В первую очередь мне хотелось понять, как можно помочь, не беря в руки оружие. Насильственная развязка событий на Майдане окончательно убедила меня, что я правозащитник, я не беру оружие и могу заниматься исключительно гуманитарным направлением. Так я выстроил для себя два направления помощи: гуманитарка — местному населению, медикаменты — фронту. То есть, я участвую в войне, но я не воюю.