Катерина Андреева - Беларуский Донбасс

Когда ты впервые оказался на фронте?

Первая поездка на Донбасс была с Гальченко и Алешиной, в последних числах января 2015 года. Повез медикаменты. Помню, доехали до Селидова, а я подумал: «Вот, сюда ж может прилететь “Град” даже!» Казалось, это и есть война. Но позже были поездки и под самый Донецкий аэропорт, в Пески и Авдеевку…

Я понял, что медицина — это приемлемо для человека, который не принимает участия в боевых действиях, для правозащитника. Она направлена на то, чтобы делать людей снова живыми, грубо говоря. Медики были ближе и потому, что давали клятву Гиппократа, обязуясь помогать всем, независимо от политических взглядов — пленным, добробатовцам, солдатам ВСУ, мирным гражданам. Груз с лекарствами доставлялся в госпиталь, а там помощь оказывали всем, кто туда попадал.

А кто помогал тебе в Беларуси, как появилось сообщество волонтеров?

В феврале-марте 2015 года я пару раз съездил на фронт, и тогда же возникла идея купить реанимобиль. Это была первая крупная акция, она положила начало беларуской инициативе, вокруг нее начали собираться люди, которые потом составили костяк «Гуммаршрута». Мы нашли в Германии машину за 5400 евро, но половины суммы не хватало. И в последний момент больше двух тысяч евро дал один предприниматель просто из своего кошелька. Он планировал расширять бизнес, но вот, вместо этого пожертвовал деньги. Его имя я не называю. Еще многих, кто помогал, мы не называем. Из публичных людей подключились журналистка Ольга Чекулаева, активисты Андрей Акулич, Денис Ивашин, Александр Киркевич и Евгения (вторая жена Стрижака. — К. А.).

Машину назвали «Ратаўніца» («Спасательница» (рус.) — К. А.), чтобы название было понятно и украинцам, и беларусам. Нашим партнером стал (и остается по сей день) украинский Первый добровольческий мобильный госпиталь имени Пирогова (ПДМШ). В первую неделю работы машина вывезла 50 раненых, нам про это рассказывала командир экипажа, медик из Львова Оксана Романив. Впоследствии «Ратаўніца» спасла тысячи и тысячи жизней. А за последующие годы мы поставили еще три машины: санитарный автобус «Майя» (он, к сожалению, уже вышел из строя после километров по донбасским дорогам), «скорые» «Зорка» и «Вітаўт». Это очень брендовый момент для Беларуси, на фронте все их знают. Позже в одной из командировок на Донбасс пресс-офицер, который нас сопровождал, говорил, что он был ранен и его вывозили именно на «Ратаўніце».

Сбор денег на эти машины — как бы отдельное направление твоей волонтерской деятельности. А когда появился сам «Гуманитарный маршрут Беларусь — АТО»?

Инициатива была создана в мае 2015 года, в течение первого месяца мы уже отправили первую тонну гуманитарки на восток. Груз изначально попал в Чернигов, к украинским волонтерам, а оттуда распределялся на Донбасс. У гуммаршрута сформировались два ответвления: помощь гражданскому населению — продукты, предметы первой необходимости, одежда, и помощь ПДМШ — поставка машин, питание для медперсонала, деньги на ремонт транспорта и топливо.

Сколько всего ты успел передать гуманитарной помощи за все годы?

Гуммаршрут передал около 20 тонн гуманитарки в общей сложности к июню 2019-го. Нам активно помогает украинское представительство беларуской компании «Санта-Бремор», они дают до полутонны продуктов. Часть этих продуктов идет в Чернигов семьям переселенцев и погибших военных, а часть в Бахмут, откуда распределяются по разным точкам на Донбассе.

Послушай, ты постоянно ездил в АТО. И гуммаршрут требовал привлечения внимания общества, то есть приходилось много говорить о проекте, писать в соцсетях. Что ты, собственно, и делал. Такая твоя активность не могла остаться вне поле зрения властей…

Знаешь, первое, что я сделал, когда решился на сбор гуманитарки — собрал вещи для себя в камеру. На случай, если меня сразу же за это закроют. Мы ведь привыкли к репрессиям. Я ждал, что нечто подобное случится, был морально готов заплатить своей свободой. Но по какой-то причине власть игнорирует гуммаршрут. Ну и хорошо, пусть лучше не замечают.

То есть ты хочешь сказать, с попытки собрать людей на Майдан до сегодняшнего дня…

(Перебивает.) …Никаких контактов со стороны силовых структур. Я знаю, что вызывали (на беседы и допросы в органы. — К. А.) моих коллег по независимому профсоюзу по другим вопросам, но там никогда не спрашивали про гуммаршрут. Даже когда пограничники останавливали нас с грузом гуманитарки, я отвечал, мол, это мои личные вещи. И они не знали, что с нами делать, никакой ориентировки сверху на нас не поступало.

Ты списываешь это просто на везение?

Я прекрасно понимаю, как выстраивать связи так, чтобы мне нельзя было что-то предъявить относительно снабжения войск. Мы ведь правда этим не занимаемся. В публичном пространстве мы всегда подчеркивали: наша сфера интереса — медики и гражданское население. Думаю, именно полная прозрачность и гласность дали безопасность. Нет, я уверен, что властями все внимательно отслеживается и отсматривается. Но ведь и власть в «украинском вопросе» не монолитна. Есть те, кто с началом войны занял сторону Украины, хотя их меньшинство [100].

Тебе лично часто приходилось бывать на фронте?

Точно больше десятка командировок с 2015 года. Моя отдельная правозащитная активность, вне гуммаршрута — поездки в мониторинговые миссией с украинской волонтерской организацией «Восток SOS». Дело в том, что все международные наблюдатели — ООН, ОБСЕ — выполняют строгий протокол безопасности, который запрещает работать вечером и ночью. Но ведь на Донбассе как раз в темное время суток самые обстрелы! С «Востоком SOS» мы поступали иначе: заезжали в населенный пункт, который подвергается обстрелам, и оставались там на ночь, чтобы зафиксировать точное время обстрела, характер повреждений, направление снарядов.

Это огромный риск. Ты можешь вспомнить самый опасный момент в таких командировках?

Было пару таких историй. Первая случилась еще до гуммаршрута, зимой 2015-го. В Песках оставалось много медикаментов — их завезли на передовую волонтеры, но ребятам столько не требовалось. Чтобы лекарства не пропали, военные попросили отвезти их в госпитали. Поехали мы на джипе «Правого сектора»… Тут такой вопрос моей эволюции как волонтера. Тогда я в последний раз воспользовался на фронте не гражданским транспортом, просто ситуация сложилась безвыходная. Водитель остановился поменять колесо, и мы поняли, где находимся. На улице Стратонавтов, которая выходит прямо на донецкие «башни-близнецы», а там — и минометы, и снайперы… В воздухе стояла звенящая тишина. Было предчувствие, что вот-вот начнут крыть минами, но обошлось. Эту замену колеса я никогда не забуду.