Тайный адвокат - Ложные приговоры, неожиданные оправдания и другие игры в справедливость

В октябре 2016 года, переродившись в виде министра транспорта, Крис Грэйлинг объявил о введении новой, более щедрой схемы компенсации для пассажиров, чьи поезда были задержаны более чем на пятнадцать минут. Он сказал, что будет справедливо «поставить пассажиров на первое место» и «позаботиться о том, чтобы они получили положенную им компенсацию» за неудобства, вызванные не зависящими от них факторами (18).

У Джеймса было все. Он был младшим врачом, ему недавно исполнилось тридцать три, и он был на пути к тому, чтобы значительно превзойти все карьерные ожидания, которые сулила ему судьба со временем учебы на медицинском. Он был женат на Никки, тридцатидвухлетней учительнице, и недавно они купили свой первый дом в утопающем в зелени пригороде столицы, строя на ближайшее будущее планы заполнить его маленькие комнаты детьми, которых они оба так хотели.

На тридцатитрехлетие Джеймса Никки заказала столик в одном невероятно модном коктейль-баре, где они могли насладиться нарочито дорогими напитками с джином перед ужином. Никки расположилась за их отгороженным столиком, а Джеймс, гладко выбритый и в праздничной рубашке в красную клетку, направился к бару. Дождавшись своей очереди в шумной толпе, Джеймс наконец протиснулся к стойке. Обвешанный пирсингом бармен принял его заказ и начал смешивать для него два сливовых джин-физза. Почувствовав резкий толчок

справа, Джеймс увидел, как один подпитый посетитель, распихивая всех локтями, пробирается к стойке, выпятив свою громадную тушу перед двумя женщинами, терпеливо ожидавшими своей очереди за Джеймсом. Расплатившись за напитки и поблагодарив бармена, Джеймс сказал женщинам, что они следующие.

То, что случилось дальше, Джеймс не смог толком объяснить даже в суде. Он услышал какой-то крик, брошенный ему в спину. Он почувствовал толчок сзади, от которого рухнул на колени, порезав руки о разбившиеся стаканы, и сверху на него градом обрушились удары. Завязавшаяся драка стала распространяться, словно лесной пожар, и Джеймс пополз прочь от бара, намереваясь добраться до Никки и увести ее в безопасное место. Решив, что она, должно быть, выбралась наружу, он, охваченный паническим страхом, поплелся к выходу.

Вывалившись на улицу, где шел дождь, он увидел стоящую у фонарного столба Никки и вздохнул с облегчением. Он пошел к ней под вой полицейских сирен, сжимая руки, чтобы остановить кровь, но не успел до нее дойти, как раздался голос:

– Это он, – парень в красной рубашке.

Эти слова стали основным слоганом обвинения. Недоумевающего Джеймса арестовали, заковали в наручники и увезли прочь, и лишь в полицейском участке причины его задержания всплыли: мужчину, что толкался в баре, – Ричарда, – многократно ударили разбитым стаканом по лицу, после чего продолжили его жестокое избиение, пока тот валялся на полу. Нанесенные травмы, как оказалось позже, были ужасными: потерянный глаз, многочисленные переломы лицевых костей и кровоизлияние в мозг, повлекшее за собой необратимые повреждения. И все свидетели обвинения сошлись в одном: на виновнике была надета ярко-красная рубашка. На записи с видеокамеры очень плохого качества было видно, как мужчина в красной рубашке, лицо которого не разобрать, с силой вставляет битый стакан в лицо Ричарду, а когда тот падает на пол, многократно пинает его и наступает ему на голову. Один из завсегдатаев опознал в Джеймсе «парня в красном», но не Ричард, который не мог вспомнить лица того, кто на него напал.

Позиция обвинения основывалась на том факте, что видеокамера на потолке показала лишь одного мужчину в красной рубашке в баре в то время, как Джеймс, по всеобщему согласию, там находился. Порезы на руках Джеймса также, по их словам, доказывали, что он держал стекло, вонзая его в лицо Ричарду. Слова Джеймса о том, что он ни при чем, что он отполз прочь, когда разразилась бойня, были названы жалкой ложью.

Несмотря на весьма малоубедительное опознание, неопытный обвинитель прокуратуры, оказавшись не в состоянии правильно применить все критерии и знающий, что дело Ричарда всячески продвигается местными громогласными парламентариями, решившими покончить с пьяным насилием, решил, что существует реальная перспектива обвинительного приговора, и Джеймсу были предъявлены обвинения в умышленном причинении тяжких телесных повреждений. Так как чистый годовой доход его семьи превышал пороговое значение в 37 500 фунтов, в субсидируемой государством юридической помощи в Королевском суде ему было отказано, и он был вынужден обратиться в частный сектор. Услуги частных фирм, запрашивавших сотни тысяч фунтов, были ему не по карману – их с Никки сложно было назвать богачами, – так что он был вынужден найти что-нибудь подешевле, и в конечном счете остановился на одной из нескольких местных фирм, предлагавших услуги солиситоров, которой удалось остаться в деле, выдержав ужасные сокращения ставок за субсидируемую государством помощь. Он набрел на застекленный офис «Керес и Ко», коммерческие тарифы которого, пускай и немаленькие, были относительно доступными.

– Начинаем работать, – заявил сияющий мистер Керес в костюме в полоску и с галстуком лимонного цвета вокруг шеи, когда Джеймс протянул ему подписанный на его имя чек на пятизначную сумму. На самом же деле на этом вся работа была окончена. К суду никто и не думал готовиться – ни Керес, ни назначенный на дело из местной конторы барристер с перегаром, который отстегивал Кересу приличный процент со своих гонораров за субсидируемую государством юридическую помощь в обмен на дела, которые были явно вне его компетенции.

В день первого слушания в магистратском суде Джеймс с Никки встали в шесть утра, чтобы отправиться в двухчасовой путь до ближайшего общего судебного центра, – все местные магистратские суды были закрыты, а здания, в которых они находились, распроданы в рамках плана по оптимизации судов. Они прождали с половины десятого утра до шести вечера, пока Джеймса наконец не вызвали, чтобы официально передать его дело в Королевский суд.

На первом слушании в Королевском суде, состоявшемся в следующем месяце, их ждал очередной день ожидания в суде, а прокуратура не предоставила никаких материалов, однако судья, обреченно вздохнув, назначил дату начала разбирательств и дал ряд указаний, которые, как хорошо было известно всем присутствующим, с большой вероятностью не будут соблюдены.

Доказательства в конечном счете поступили полтора месяца спустя, однако с разглашением материалов все было сложнее. Керес и барристер-выпивоха особо не гонялись за обвинением, и список неиспользованных материалов, составленный испытывающей страшную нехватку кадров прокуратурой, был до жути неполным, – защите предоставили лишь толику всех подлежащих разглашению материалов. Так как защита не оказывала на прокуратуру должного давления, все почему-то решили, что все необходимые материалы предоставлены и больше ничего, относящегося к делу, разглашению не подлежит.