Тайный адвокат - Ложные приговоры, неожиданные оправдания и другие игры в справедливость

2. Новые доказательства настолько подрывают существующие доказательства против обвиняемого, что он не может быть в принципе осужден на их основании.

3. Новые доказательства делают приговор ненадежным, и в случае их наличия на момент суда присяжные – благоразумные присяжные могли и не вынести обвинительного вердикта.

4. В ходе расследования преступления были допущены грубые ошибки, они привели к осуждению человека, который не должен был быть осужден.

Верховный суд большинством голосов постановил в 2011 году, что схема выплаты компенсаций должна покрывать пункты (1) и (2), но не (3) или (4) (14). Довольно узкое толкование, как это могло кому-нибудь показаться, однако даже в соответствии с ним Виктору Неалону полагалась выплата.

Только вот министерству юстиции под председательством Криса Грэйлинга оно показалось недостаточно узким. Несмотря на тот факт, что компенсации и без того выплачивались крайне скупо – из сорока-пятидесяти подаваемых ежегодно заявок имеющими право на компенсацию признавались лишь два-три человека, – а максимальная выплата была ограничена (не более пятисот тысяч фунтов для отсидевших до десяти лет и не более миллиона фунтов для тех, кто провел в тюрьме больше десяти лет), – было принято решение еще больше ужесточить условия (15).

Понятие «судебной ошибки» было переопределено. В закон был вставлен новый подраздел (1ZA), который гласил: «…судебная ошибка была… если только новые обнаруженные факты показывают, вне всяких сомнений, что человек не совершал вменяемого ему преступления».

Если вернуться к нашему списку из четырех пунктов, то данное нововведение ограничивается лишь первым пунктом. Если новые обнаруженные факты не докажут, что вы, вне всяких сомнений, не совершали преступления, на выплату компенсации можно не рассчитывать. А ведь соответствовать настолько строгому критерию, по сути, невозможно. От людей требуют доказывать отсутствие (в общем смысле, – например, доказать отсутствие Бога или, как в данном случае, вины, что невозможно и противоречит логике, так как доказывать надо наличие, а не отсутствие). Появившиеся в деле мистера Неалона доказательства не указывали стопроцентно на его невиновность; теоретически он мог совершить преступление, не оставив следов ДНК, а ДНК неизвестного мужчины могли попасть в столь подозрительные места случайно путем многократного переноса с места на место. Результаты анализа ДНК по своей сути не могут кого бы то ни было исключить. Они не могут исключить меня или вас. Любой из нас мог напасть на мисс Е. И при этом по счастливой случайности не оставить следов ДНК. Конечно, мы этого не делали, однако при отсутствии железного алиби мы не смогли бы этого доказать. Так что если бы нас ошибочно опознали, отдали под суд, осудили и мы потом захотели бы компенсации за семнадцать лет, несправедливо проведенных за решеткой, то перед нами бы развели руками. В точности как это было с Виктором Неалоном, когда министерство юстиции не стало выплачивать ему ни пенни. И когда в 2016 году Апелляционный суд отказал его иску против беззакония этой грязной, мошеннической схемы невыплаты компенсаций (16).

«…Судебная ошибка была… если только новые обнаруженные факты показывают, вне всяких сомнений, что человек не совершал вменяемого ему преступления».

Главным аргументом в иске Виктора Неалона было то, что принцип работы данной схемы в корне искажал презумпцию невиновности, гарантированную статьей 6 (2) Европейской конвенции по правам человека. Апелляционный суд с ним не согласился, используя (как мне кажется) крайне неубедительные доводы, после чего мистер Неалон получил право подать апелляцию в Верховный суд. Но не важно, законно это или нет: подобное состояние дел с точки зрения морали вызывает отвращение.

Наша система устроена так, что если вы не сможете в соответствии с высочайшими судебными стандартами доказать свою невиновность, то никакой судебной ошибки признано не будет. Как результат, получается юридическая фикция, присваивающая понятию «судебной ошибки» совсем иной смысл, чем мы все его понимаем. Об этом говорилось уже в 1994 году, еще до того, как критерии были ужесточены, когда Хранитель свитков (Хранитель или Мастер свитков и записей канцелярии Англии, известный как «Мастер свитков», является вторым по старшинству судьей в Англии и Уэльсе после лорда-судьи и является президентом Гражданского отдела Апелляционного суда и главой гражданского правосудия) сказал о заявителе:

– Он заслуживает во всех отношениях такого обращения, как если бы никогда не был осужден. И я не утверждаю, будто мистер Бэйтмэн не стал жертвой того, что человек с улицы назвал бы судебной ошибкой. Он провел в тюрьме три с половиной года, в то время как изначально не должен быть осужден и приговорен к тюрьме… Но вопрос, на мой взгляд, не в этом. Вопрос в том, отвечает ли судебная ошибка, от которой мистер Бэйтмэн пострадал, тем критериям, которые утверждены в законе как необходимое условие для получения права требовать компенсацию (17).

Как результат, у нас в обществе есть целая группа «почти невиновных» обездоленных людей, которых мы считаем жертвами судебных ошибокв соответствии с пониманием данного термина «человеком с улицы», однако от которых ждем принять последствия своего ошибочного осуждения как плату за членство в нашем просветленном демократическом обществе. Сложно не видеть во всем этом признание того, что, несмотря на все наши многолетние традиции, которым мы придаем столько значения, мы все равно склоняемся к перешептыванию в духе «нет дыма без огня». Вместо того чтобы принять и признать ведомственную оплошность, мы задаем недостижимые стандарты для жертв судебных ошибок, а затем, когда они неизбежно до них недотягивают, глубоко-глубоко в душе успокаиваем себя, что этот человек на самом деле не пострадал. Это лишь оттенок серого. Система взяла нужного человека, просто доказать его вину мы в суде не смогли. Государство не подвело. Не было никакой несправедливости. Проходите, не толпитесь.

И как по мне, так подобное отношение бьет в самое сердце всего изначального предназначения нашей уголовной судебной системы. Оно вырывает с корнем все наши представления о невиновности и вине, возводя для этих терминов искусственные сооружения с единственной целью сэкономить государственные деньги. Государству сказано, что если обвинительный приговор, вынесенный им одному из нас, основан на настолько подорванных доказательствах, что на их основании человека в принципе нельзя осудить, то оно может даже не извиняться. Осознанное разрушение человеческой жизни, ставшее следствием нарушения столь дорогих нам принципов, как бремя и стандарты доказывания, может быть попросту проигнорировано как не заслуживающее даже извинений. И опять-таки государство само наделило себя правом поступать подобным образом, не предупредив об этом кого-либо из широкой общественности, не говоря уже о несчастливых викторах неалонах нашего общества. Такая вот обычная экономия, сопровождающаяся уничтожением втихую наших главных идеалов.