Тайный адвокат - Ложные приговоры, неожиданные оправдания и другие игры в справедливость

Если бы это было правдой, то кампания миссис Гарман была бы совершенно уместной. Только это была неправда. Ни на йоту. Во-первых, никакие доказательства, будь то касающиеся половой жизни или чего бы то ни было еще, не подлежат представлению в суде, если они не имеют прямого отношения к делу и не несут «доказательной ценности», а сведения о половой жизни допускаются для рассмотрения только в случае, если их сокрытие может привести к вынесению присяжными ненадежного вердикта. Во-вторых, что куда более серьезно, целью предлагаемых мисс Гарман изменений было полное уничтожение из судов самого «понятия», на которое она так остервенело набросилась. Если судье покажется, что защита просит предоставить суду данные о половой жизни заявителя лишь с целью подорвать доверие к ней, – например, чтобы высказать миф, будто «нечистым женщинам» верить нельзя, – то закон это в явном виде запрещает. Если бы подобное действительно происходило в уголовных судах, то проблема была бы в том, что существующий закон не применяется должным образом. Было совершенно обманчиво утверждать, будто закон позволяет подобные вещи, а значит, должен быть изменен. Предлагаемый Гарман законопроект был фикцией и уму непостижимой наглостью, последствиями которого, как мы уже с вами видели, были бы чудовищные судебные ошибки.

Порой наши избранные представители даже не удосуживаются подготовить почву: они просто бегут прямиком в Палату общин с личным законопроектом, набросанным на пакете из-под чипсов, желая уничтожить привидевшуюся им в этот день химеру. В марте 2016 года член Парламента Филип Холлобон предложил законопроект с названием «Отправим их всех обратно» (13), – да-да, на полном серьезе, – нацеленный на автоматическую депортацию любого иностранца, осужденного за уголовное преступление, за которое теоретически можно было бы получить тюремный срок. Под это определение, как легко можно представить, подходит множество уголовных преступлений, за большинство из которых на практике никого не сажают. Если бы законопроект, который в итоге был отклонен, приняли, то в соответствии с ним автоматической депортации подлежал бы, например, иностранный гражданин, добропорядочно проживший в Великобритании последние двадцать лет и решивший забрать свою дочь из школы, чтобы поехать с семьей отдыхать (14). Или кто-то, поцеловавший своего партнера в общественном туалете (15). Или взявший с собой банку пива в автобус, направляясь на футбольный матч (16). Или написавший в «Твиттере» члену Парламента, что он трусливая нюня, предложившая самый тупой закон на свете (17).

Возникает логичный вопрос: как можно ждать от общественности точного понимания уголовного права, когда члены Парламента заходят настолько далеко, чтобы его исказить?С какой стати кому-либо тратить время на ознакомление с принципами правовой системы, которая, как заверяют в газетах их представители, является настолько дебильной?

И нельзя не затронуть вскользь и эти самые газеты, чье понимание закона – начиная от деталей и заканчивая основами – с каждым днем, кажется, становится все меньше и меньше. Финансовое удушение местных журналистов и судебных репортеров привело к тому, что газеты в своих новостях частенько полагаются на неполные полицейские пресс-релизы, либо же обрывочные рассказы жертв, или же непроверенные, ошибочные записи начинающего репортера. Добавьте к этому любую цитату очень кстати разгневанного члена Парламента, и в «Твиттере» уже назревает шторм, прежде чем кто-либо удосужится перепроверить факты.

Основные понятия – такие как разница между «невиновностью» и «отсутствием вины» – неправильно интерпретируются и подаются. Ни один редактор газеты не станет вмешиваться в одобренную колонку их звездного обозревателя, которая, узнав о помиловании в деле о сексуальном насилии, совершенно нелогично призывает завести дело против заявителя за «клевету». Редко когда кто-то удосуживается ознакомиться с полной версией замечаний при вынесении приговора, прежде чем устроить разнос судье за вырванные из контекста цитаты. Бритва Оккама выбрасывается в окно, – гораздо проще состряпать сенсацию из ограниченной информации, чем пригласить специалиста, чтобы тот дал более спокойное и приземленное объяснение. «Как можно было осудить/оправдать этого человека?!» – завопят читатели, так как газета не удосужилась сообщить о доказательствах, на основании которых присяжные вынесли свой вердикт.

На фоне всего этого становится понятней причина все большего непонимания закона общественностью: когда доступ к закону практически полностью ограничен и приходится полагаться на информацию из совершенно ненадежных источников, то путаницы и заблуждений попросту не избежать.

Со мной такого никогда не случится.

В-третьих, наконец, я боюсь, мы проявляем так мало интереса к уголовному правосудию из-за нашей беспечности. Люди не хотят тратить на это время, так как думают, что система их самих напрямую никогда не затронет. Как бы я ни старался возвысить уголовное правосудие до одного уровня с образованием и здравоохранением, подобные попытки обречены. Мы знаем наших терапевтов, бываем в наших больницах, видим, как образовательные стандарты отражаются в табелях успеваемости наших детей. Что же касается уголовного правосудия, то для большинства людей большую часть времени разговоры о нем совершенно абстрактны. Мы можем посочувствовать показанным по новостям жертвам насилия, цокнуть языком, узнав, что лондонская полиция раскрывает лишь шесть краж из ста (18), и с интересом смотреть один за другим документальные фильмы Netfix о судебных ошибках, однако пока мир уголовного права не доберется до вас, не вышибет вашу дверь и не завоет вам в лицо, между вами и системой всегда будет оставаться тонкий слой защитной пленки.

Нам не хочется думать о том, что мы можем стать свидетелями ножевого ранения мужа. Или что будем поддерживать жену во время суда над ее насильником.

Стоит только ее сорвать, и сочащиеся раны обнажаются, причем происходит это тогда, когда мы меньше всего этого ожидаем. Нам не хочется думать о том, что мы можем стать свидетелями ножевого ранения своего мужа. Или что будем поддерживать свою жену, когда будут судить ее насильника. Или что получим телефонный звонок о том, что празднование сданных на круглые пятерки экзаменов у нашего сына зашло немного далеко и закончилось тем, что он сел за руль «Ягуара» отца одного своего приятеля, чтобы покататься, и на полной скорости врезался в фонарный столб, убив трех своих пассажиров. Или о том, что нашего дедушку обвинят в сексуальных домогательствах к маленьким мальчикам в 1950-х, когда он работал начальником отряда бойскаутов. Подобное не происходит с людьми вроде нас. Уголовные суды – не место для таких, как мы. Нам уж точно никогда не понадобится субсидируемая юридическая помощь.