Захар Прилепин - Имя рек. 40 причин поспорить о главном [litres]

Заметьте, что, когда стало можно, Цой отчего-то не пел больше ни про какие перемены.

Что до Майка Науменко – то он вообще не высказывался про «свободу» и «борьбу»: посчитал сочинять подобное ниже своего достоинства.

«Каждый день – это выстрел, – была у него такая песня, одна из самых последних и самых лучших. – Каждый день – это выстрел в спину, выстрел в упор».

Можно было бы подумать, что это он про НКВД поёт. А он пел – про распад души.

Выстраивать прямую логическую линию: от самоубийства Башлачёва – к неожиданным, преждевременным смертям Цоя и Науменко, – а следом к горьким откровениям Ильи Кормильцева, тоже вскоре умершего, – и, наконец, к смерти Егора Летова, – едва ли возможно.

Но если долго смотреть на течение времени… что-то такое неизбежно просматривается.

Всякий идеализм в Господнем мире неизбежно наказуем: смертью или разочарованием.

Лучше и дольше всех живут циники.

Местоположение русской рок-музыки в современном мире если не маргинально, то загадочно.

Идеологические привязанности наших кумиров теперь определяются географией их гастролей. Новое слово в изучении психологии рок-музыканта, не правда ли?

В 2014 году случились крымские и донбасские события; с тех пор мы смотрим, какие земли кого влекут.

Андрей Макаревич поехал петь в освобождённый от пророссийских сепаратистов Славянск, Борис Гребенщиков – в Одессу и во Львов, Михаил Борзыкин – в Киев.

Кажется, к перечисленным на некоторое время вернулось ощущение юности – тех золотых времён, когда они лично отменили советскую власть.

Но в этот раз эйфория была ещё короче.

Тем временем Константин Кинчев и Эдмунд Шклярский пели в Севастополе, а Вадим Самойлов, Дмитрий Ревякин, Сергей Галанин и Александр Скляр – в Луганске и в Донецке.

Что до Юрия Шевчука – он вообще никуда не поехал; сказал, что устал.

Явилось и новое поколение, которое тоже потащило в разные стороны.

Певица Земфира то размахивала украинским флагом на сцене, то – отказывалась это делать, а Сергей Шнуров – когда ему подавали из зала украинский флаг, – сразу объявлял, что он из другой страны и весело возвращал флаг обратно; в Донецк, впрочем, он тоже не поехал, пояснив, что там стреляют, а он, цитируем его прямую речь, «ссыкливый».

Тоже позиция. Советский рок-н-ролл любил иной раз придать себе некоей таинственной значимости, а Шнур над всем этим издевается.

Ныне нет ничего более востребованного для масс, чем стёб.

Попробуйте вложить в уста Гребенщикова, Шевчука, Науменко или Цоя фразу «А мне всё по***, я сделан из мяса…» – правда, не получается?

А у Шнура – запросто; поэтому он всех победил. На какое-то, по крайней мере, время.

Можно по поводу всего этого печалиться, можно – иронизировать, но если осмотреться, то с удивлением обнаружишь: рок обрёл свою истинную свободу.

Рок вновь стал, кем был: маргиналом.

Судя по YouTube, у Юрия Шевчука самый просматриваемый клип взял планку в 6 миллионов, у Бориса Гребенщикова – в 5 миллионов, у всех остальных, от «АукцЫона» и «Калинова моста» до «Пикника» и «Телевизора», – показатели и того меньше.

В то время, как любой малоумный Face сшибает отметку в 30 миллионов, не особо утру- ждаясь.

В сознании нынешнего человека лет семнадцати, Константин Кинчев занимает ту же нишу, что Иосиф Кобзон, над которым он когда-то иронизировал, а Борис Гребенщиков – ту же, что Муслим Магомаев.

Если подростку сказать, что Майк Науменко делал фиты с Александром Вертинским, он легко поверит.

Мне кажется, или действительно сегодня все стали стареть куда быстрее?

Место брутального Кинчева в известном смысле заняла группа 25/17.

Но 25/17 позавчера ещё были предводителями юных толп – а сегодня у них уже седые бороды, мысли о полувековом юбилее, а залы их наполняют мужики за тридцать.

Причём у Кинчева, которого они сменили, – почти та же самая ситуация, разве что он отмечает не полвека на земле, а чуть больше.

Но я же помню: Кинчев и Гребенщиков были молодыми лет примерно по сто.

Сейчас молодость длится меньше, чем любовь: три года – и вот тебя уже гонят на пенсию.

Рокерам повезло куда больше: они несколько раз переползли из эпохи в эпоху и натёрли на своих животах крепчайшие мозоли. Их никто больше не тащит в участок, как в 1981 году, и не использует на баррикадах, как в 1991 году, не зовёт на встречи в Кремль, как в 2001 году, и в 2221 году они останутся в прежнем статусе. Рок существует сам по себе и поёт о своём для своих. Расположившись на всё тех же кухнях, где они сидели тридцать лет назад, они ведут примерно те же самые разговоры, что и тогда.

Борис Гребенщиков в недавнем интервью рассказал, что несколько последних лет, цитируем, «маялся», потому что тяжело воспринимал, снова цитируем, «временный позор настоящего».

Мы понимаем, что он, не называя имён и событий, имел в виду: все в курсе, где ему петь нравилось, – потому что там он позора не чувствовал, а где – петь отказывался категорически.

«Белая берёза страсть как зубаста!» – так в одной из песен пояснил свои географические предпочтения Гребенщиков.

Гребенщикова покусала берёза – она куда злее травы.

Слово «позор» произносил и Кормильцев Илья тоже – но совсем по другому поводу.

У всех – свой позор.

И если б Гребенщиков маялся один!

Они все маются и прячутся от кусачей берёзы: и Шевчук, и Лёня Фёдоров, и Борзыкин, и тем более – решивший перебраться в США Фёдор Чистяков из группы «Ноль».

Гребенщиков, впрочем, признался, что, однажды отказавшись гневаться на окружающий его мир, – он избавился от маяты.

Может быть, потому, что башлачёвские заветы неизбежно влияют на нас, и убежать от них всё равно невозможно?

Мне хотелось бы так думать.

Хотя я отлично знаю, что прав здесь только наполовину.

Для одних из названных мной – башлачёвская правда всё ближе, для других – всё дальше.

Одни, как стареющие генералы, сидят на дачах, глядят на воду, по которой плывут берёзовые листья, и время от времени сочиняют песни – не хуже прежних.

Другие же в очередной раз ждут, что всё это закончится, и вновь полковник Васин оставит фронт, откроется простор и повсюду будет юность, надежда и тысячи воздетых рук.

Но ничего подобного уже не случится.

Эта пластинка закончилась.

Как же не понять этих тонких, глазастых девушек, разглядывающих иллюстрированные, с ароматной бумагой, журналы. Это следующий мир, после сказочного, куда им хочется переместиться. Ещё вчера они листали книжки с картинками про принцесс и чудовищ, любовались на белые платья и короны. Кот в сапогах, гуси-лебеди, мушкетёры, кудрявый принц на коне с заплетённой гривой, – и тут же происходит перемещение в мир почти такой же, только, кажется, настоящий.