Захар Прилепин - Имя рек. 40 причин поспорить о главном [litres]

Не покидает ощущение, что до него один шаг. Шаг этот можно будет со дня на день сделать, осталось только присмотреться и примериться.

«Итак, в какие интерьеры я переселюсь. Кто будет молить меня о снисхождении, а я ещё подумаю, снизойти ли. Какую из этих актрис я выберу себе в подруги».

Может быть, всё, конечно, не настолько банально, хотя отчего бы и не быть банальным. Прелесть гламурного мира как раз в том, что он банален – но таковым не кажется ни минуты. Тем более что на него работают лучшие из лучших.

В былые времена гламур и глянец возможен был только при царском дворе. Монарх и его любезная королева, а также разнообразные фавориты и фаворитки были в состоянии заказать себе гениального художника, гениального архитектора, гениального портного, гениального парфюмера, гениального музыканта, гениального артиста, гениального поэта – и все эти люди обустраивали их притязательный быт. Жизнь культуры начиналась в царских покоях – недаром творческих людей генетически тянет под крыло властей предержащих: там тепло, там можно рисовать свою картину и ни о чём не беспокоиться. Остальной мир мог только наблюдать за передвижением кортежа монаршей семьи – и даже не надеяться прокатиться на облучке.

Новое время, возможности типографий и по- лиграфии позволяют всякому жить с ощущением, что вот-вот – и он окажется в той же карете. И его так же сначала принарядят, потом надушат, потом накормят, потом развеселят, потом прокатят, а потом спать уложат.

Тем более что кто-то действительно перемещается в этот мир. Скажем, вдруг обнаружив себя в разделе «Наши вечеринки» – со смазанным, не очень трезвым лицом и красными вампирскими глазами, на фоне танцующих стриптизёрш – бронзовых и вполне себе безупречных. Или в каком-то другом разделе: пресловутая вертикальная мобильность сегодня всё-таки иногда работает, и дорасти до модельера или модели, колумниста, фотографа или редактора «глянца» – не столь уж немыслимый труд.

Тем более что глянцевых журналов много – и спрос на них пока ещё есть. Все дети верят в сказку. Все взрослые хотят попасть в стерильный мир.

Стерильный мир, где у женщины всегда отличное настроение, а недостаток у неё один, но постоянный: она слишком хорошо выглядит. И если её бурно обнять, то можно что-то такое испортить в причёске, без чего вся эта красота перестанет работать. И в снежки с такой не поиграешь, и, скажем, в лапту тоже. Но смотреть на неё можно.

Стерильный мир, где дети не болеют и не капризничают, не падают на пол в магазине с истошным криком и требованием купить звёздный мотороллер за полцены настоящего.

Где мужчины не имеют ничего лишнего, кроме щетины, и они мужественны, но добры; это, к несчастью, такая редкость, обычно либо первое, либо второе; а эти – всё сразу.

С таким и в снежки можно поиграть: он будет белозубо хохотать, а его шарф красиво развеваться, и его свитер будет немного в снегу – а вы подойдёте и отряхнёте.

От подобных мужчин пахнет счастьем, вашим достатком, вашей защищённостью, вашим удовольствием.

Гламур – это благодать нового времени. Выяснилось, что вовсе не обязательно – если желаешь угодить в хорошее место вроде рая – морить себя постами и посещать службы, соблюдать заповеди и гнать порочные мысли. О, нет – рай уже здесь, и, чтобы туда попасть, надо заниматься чем-то почти противоположным.

В гламуре есть свои таинства, свои исповеди, своё причащение, свои, не поверите, молитвы.

Это, безусловно, – новая религия, а всякий новый номер гламурного журнала – это очередной свиток бесконечной священной книги. Можно раскрыть эту книгу на любой странице и гадать по любой строке: каким (или какой) будешь ты через год, через три года, когда кончится вся эта суета, вся эта работа, весь этот насморк, вся эта мигрень, все эти офисные склоки – и останется только курорт, коктейль, коньяк; и ещё, может быть, я сделаю тату на пояснице. И пирсинг в пупке.

Мне нравится гламур и глянец, некоторое время меня туда пускали со служебных дверей, почти тайком, я ходил и озирался: надо же, мальчика из рязанской деревни, выросшего меж кур и коз, позвали в сияющий мир.

Ксения всерьёз говорила со мной и пожимала плечом. С Тиной мы столкнулись в лифте, у меня была на шесть пуговиц расстёгнута рубаха; «Привет», – сказала Тина. Мы не были знакомы. Несравненный Иван шутил со мной, а я шутил над ним. Андрей обращался ко мне на «ты», как к равному. Я наблюдал своё лицо, рассматривая его как чужое, на обложках половины ведущих гламурных изданий. Я завидовал сам себе.

Гламурный мир хорош тем, что он – таинственный.

Куда спешат эти двое мужчин с фотографии – брюнеты, на руках часы, которые стоят как несколько деревень в Нечерноземье вместе с жителями и домашней скотиной, включая мышей. Быть может, они разведчики. Да, они, очевидно, шпионы. Они идут на свою шпионскую встречу, но никто не догадается, что они шпионы. Вот только они наденут чёрные очки – и тогда их не узнает никто.

А куда торопится эта девушка – в этой своей, боже мой, юбке, на этих своих, пресветлый Серафиме, шпильках, разрезающая мир, улицу, твою душу – как раскалённый нож разрезает масло. Она не идёт в собес, они не торопится в загс, чтобы подать заявление о разводе, ей не нужен детский сад, кого она там забыла. Если она не разведчица, то определённо – руководитель художественного салона, и спешит отсмотреть картины молодого, ещё никем не признанного гения: она его признает и разглядит, и, может быть, даже приласкает немного. И он будет новый Никас. Только ему нужно придумать другое имя. Вегас, к примеру. Едва ли его могут звать Фёдор или Сидор. Вегас или Стивен.

Я обязательно читаю все попадающие в руки гламурные журналы, потому что стремлюсь к идеалу.

Быть может, я даже хочу его разрушить, растоптать, сжечь – но всё равно я даже так стремлюсь на встречу с идеалом.

Тем более я люблю неглупые гламурные журналы – где неглупый человек (верней, четыре очень неглупых человека), совсем чуть-чуть оглупляя себя, говорят о четырёх новых фильмах, четырёх новых книгах, четырёх новых играх, четырёх новых музыкальных альбомах. Это создаёт приятное ощущение, что мир состоит не только из макияжа и лимфо- дренажа.

Мне любопытно, когда две светские львицы обсуждают личную жизнь светского тигра, и тигр порыкивает на них иногда, а они всё равно не боятся, у них есть не только ногти, но и рассудок, они могут упомянуть в разговоре двух или даже трёх философов (пять уже будет много – гламур очень сдержан, у него есть правило: никогда не надоедать и не унижать читателя) – и они действительно знают этих философов, они читают книги, они помнят значения таких слов, как, к примеру, дионисийство, или дадаизм, или, скажем, манихейство.