Александр Бушков - Крым и крымчане, или Тысячелетняя история раздора

В общем, кончилось все тем, что Сирко отправил Мазепу на Левобережье, к тамошнему гетману Самойловичу, а тот, в свою очередь, переправил интересного пленника в Москву, чьим врагом Дорошенко заслуженно считался.

И снова все каким-то чудесным образом обошлось. Не то что плаха или Сибирь — даже кнутом ни разу не погладили, иначе об этом непременно сохранились бы сведения. Наоборот, долго шли вполне дружеские беседы то ли за чайком, то ли за водочкой. Мазепа в конце концов удостоился даже аудиенции у царя Алексея Михайловича, получил «государево жалование» и был отпущен на службу… к гетману Самойловичу — как человек свой и полезный, за которого Москва ручается.

Лично я вижу одно-единственное объяснение: человечка примитивно перевербовали. Русская разведка уже в те времена работала неплохо и имела за плечами опыт в несколько столетий. Мазепа должен был слить интереснейшие секреты польско-гетманской-крымско-турецкой дипломатии, а знал он их предостаточно. Примеров в истории разведки масса.

Петр Дорошенко

У Самойловича Мазепа опять-таки сделал неплохую карьеру, дослужившись до генерального есаула, то есть командира «сердюков», наемных полков личной охраны гетмана. Капитан королевских мушкетеров, ага… А попутно занялся успешной коммерцией на широкую ногу: отправлял в Москву обозами немалые партии водки. Один немаловажный нюанс: в те времена в Московском государстве производство и торговля спиртным были личной царской монополией, так что по реалиям того времени подобная коммерция была бы невозможна без приличных «откатов» покровителям на самом верху. Водка, кстати, была скверная, дешевая сивуха, для приличия сдобренная ароматическими травами, — едва ли не тогдашний «техна-рик». Люди с достатком такого в рот не брали, но в кабаках для простого народа сивуха лилась рекой, так что коммерция процветала.

О доносе на Самойловича уже писалось. Став гетманом, Мазепа продолжал старательно заносить серьезные подарочки не только высшим московским сановникам, но и самому царю Петру. Даже точные цифры в архивах сохранились: Петру — 200 дукатов (дукат — солидная золотая монета того времени), вездесущему Меншикову, без которого не обходилась ни одна подобная «негоция», — тысячу и шесть больших серебряных бутылей. Головкину — тысячу дукатов, Шереметеву — 500 и серебряные сервизы, Шафи-рову — 500, Долгорукому — 500, секретарю посольского приказа Степанову — 100. Всем было хорошо. Настолько, что Мазепа с подачи московских покровителей самым официальным образом стал князем Священной Римской империи (во сколько это гетману обошлось, в точности неизвестно, но даром такие вещи никогда не делались).

Гетман Иван Мазепа

За двадцать один год правления (1687–1708) гетман не приобрел народной любви, скорее наоборот. Как и его предшественники, щедро раздавал своим сторонникам (в потомственное, замечу, владение) земли, села и деревеньки, вместе не с крепостными пока, но «приписанными» к ним крестьянами. Мало того, «универсалом» 1701 года ввел обязательную еженедельную двухдневную барщину и для тех крестьян, что жили на собственной земле, юридически вольные, ни к кому из старшины не «приписанные».

Как, по-вашему, будет все это способствовать народной любви? Даже почитатель Мазепы профессор Грушевский (один из теоретиков самостийности) меланхолически признавал: «Разумеется, эта новая барщина страшно возбуждала крестьянство, у которого еще были свежи в памяти времена беспомещичьи, когда оно хозяйничало на вольной земле. Горькая обида поднималась в нем на старшину, которая так ловко и быстро сумела взять его в свое подчинение. Особым гневом дышали люди на гетмана Мазепу, подозревая, что он, шляхтич и „поляк“, как его называли, старался завести на Украине польские панские порядки. С большим подозрением относился народ ко всем начинаниям его и старшины».

Такой вот парадокс: в Польше Мазепа считался «коза-ком», а на родине — «ляхом». И подозрения народные, кстати, были вовсе не беспочвенны — пройдет всего несколько десятилетий, и все подозрения сбудутся…

Грушевский, большой мастер фокусничать с реальной историей, все же пытался оправдать своего кумира тем, что Мазепа якобы был человек подневольный. Этакая марионетка, исправно выполнявшая тайные приказы москалей, по своему злодейскому обыкновению стремившихся уничтожить украинские вольности и всех закабалить. Одна незадача: в архивах Коллегии малороссийских дел сохранился указ Петра прямо противоположного содержания: гетману предписывалось «надзирать за малороссийскими помещиками, удерживать их от жестокости, поборов, работ излишних». Дело не в гуманности: попросту Москва еще не полностью контролировала Гетманщину и опасалась бунтов «черного народа»: давно известно, что простую крестьянскую косу опытный кузнец в два счета переделает в оружие. Повернуть лезвие вертикально к древку — и вот вам натуральная алебарда, по меркам того времени оружие серьезное, против которого штык как-то не пляшет…

Указ этот до широких масс не дошел, вообще не появился на свет: гетман его спрятал подальше, никому не показывая. И выпустил несколько «универсалов», которыми предписывал самым жестким образом прессовать тех крестьян, что противятся закабалению, а то и бегут в Россию: сажать по тюрьмам, бить кнутами нещадно, а то и вешать…

Двадцать лет Мазепа и в мыслях не держал отстаивать «украинские вольности», служил России верой и правдой. Ему и на московской службе жилось лучше некуда. Вместе с русскими полками гетманские казаки участвовали в южных походах, за что Мазепа, вторым после фельдмаршала Шереметьева, получил орден Андрея Первозванного (сам Петр — четвертым). Опять-таки в составе русской армии Мазепа воевал в Лифляндии, в Польше, подавлял восстание донского казачьего атамана Кондратия Булавина. И, разумеется, продолжал успешно торговать водкой — одно другому не мешает. За верную службу Петр осыпал гетмана подарками и пожалованиями: деньги, соболя, бархат, парча, драгоценности, семга и стерлядь из царской поварни, помянутый княжеский титул, наконец, данная в потомственное владение целая волость в России.

Одним словом, безупречный послужной список и твердое положение. Но это в России. На родине, в Гетманщине, все обстояло не так безоблачно. Пожалуй что, и не безоблачно вовсе. Понемногу закрепощаемый «черный народ» ни малейшей приязни к гетману не питал, а потому Мазепа по примеру Самойловича завел для охраны своей персоны наемных «сердюков» и «компанейцев» — сплошь и рядом из немцев, мадьяр, а то и поляков. Местных, казачьи полки старался как можно чаще отослать воевать куда-нибудь подальше — казаки, хотя и люди свободные, тоже гетмана недолюбливали.