Курт Воннегут - Вампитеры, фома и гранфаллоны [litres]

– Они называют нас точкой на карте, – сказал генерал Оджукву, – и никто толком не знает, где она находится.

Но внутри той точки живут 700 юристов, 500 врачей, 300 инженеров, 8 миллионов поэтов, 2 первоклассных романиста и бог знает кто еще – около одной третьей части всех чернокожих интеллектуалов Африки.

Ничего себе, точка!

Эти интеллектуалы попытались рассредоточиться по всей Нигерии, но там им стали завидовать, преследовать их и уничтожать. Тогда они вернулись в родные края, в эту самую точку.

Теперь точка исчезла. Опля!

Когда мы встретили генерала Оджукву, его солдаты готовились к бою, имея в своем распоряжении всего тридцать пять винтовочных патронов. Больше взять было неоткуда. До этого они неделями жили на одной чашке гари в день. Рецепт гари таков: добавьте воды в размолотый корень кассавы.

Теперь у солдат нет даже гари.

Генерал Оджукву описал нам типичную атаку нигерийской армии:

– Двадцать четыре часа они молотят по нашим позициям из артиллерии, а затем отправляют бронетранспортер. Если по бронетранспортеру кто-то стреляет, они отводят его, и артподготовка продолжается еще двадцать четыре часа. Когда вперед идет пехота, они прикрываются живым щитом из беженцев.

Мы спросили, что происходит с беженцами, попавшими в руки нигерийцев. У генерала Оджукву шутки не нашлось. Он глухим тоном объяснил, что мужчин, женщин и детей разделили на три группы и увели.

– Вы не хуже меня понимаете, – добавил генерал, – что случилось потом. – Он сделал паузу, а затем промолвил: – С мужчинами, женщинами и детьми.

Нам дали отдельные комнаты с душем в бывшем помещении учительского колледжа в Оверри, столице Биафры. Город был сначала захвачен нигерийцами, затем освобожден биафрианцами, и это была их единственная крупная победа в войне.

Нас отвезли в тренировочный лагерь на окраине Оверри. У солдат не было настоящих боеприпасов. Во время тренировочных атак пехотинцы кричали: «Бах!» А пулеметчики в ответ: «Тра-та-та-та-та!»

Офицер, который водил нас по разным местам, также выпускник Сандхерста, заметил:

– Не было бы никаких проблем, если бы не бензин.

Он говорил об обширных запасах нефти, находившихся у нас под ногами.

Я спросил его, кому принадлежит нефть, и ждал, что он гордо сообщит, что она является собственностью народа Биафры.

– Мы ее не национализировали, – ответил офицер. – Она все еще в собственности «Бритиш петролеум» и «Шелл».

В его голосе не звучало ни ожесточенности, ни злобы. Я вообще не встречал ожесточенных или злобных биафрианцев.

Генерал Оджукву дал нам ключ к пониманию того, почему биафрианцы были способны так долго нести такие тяготы и не ожесточились. Им всем присуща эмоциональная и духовная сила, чувство принадлежности к огромной семье. Мы попросили генерала рассказать нам о своей семье, и он ответил, что в его семье – три тысячи человек и он каждого знает в лицо, по имени, знает, что о нем думают и говорят другие.

Более типичная биафрианская семья может состоять из нескольких сотен человек. Кроме того, в стране не было сиротских домов, домов престарелых, не было никакой нужды в общественной благотворительности. А в самом начале войны никто не имел даже представления о том, что нужно делать с беженцами. Семьи сами заботились о всех – совершенно естественным образом.

Семьи были укоренены в земле. Не было биафрианца – каким бы бедным он ни являлся, – чтобы у него не было огорода.

Чудесно!

Семьи часто собирались – и мужчины, и женщины, – чтобы осудить семейные дела и проголосовать за то или иное решение. Когда началась война, воинскую повинность не ввели. Сами семьи решали, кто пойдет воевать.

В более счастливые времена семьи голосовали по поводу того, кто отправится в колледж, что и где будет изучать. Решив, сбрасывались на одежду, проезд и обучение. Первым человеком, чье обучение в колледже полностью оплатила семья, был врач, получивший степень доктора в 1938 году. С той поры стремление к высшему образованию в любых его формах стало настоящей манией.

Эта мания, не исключено, и явилась причиной гибели Биафры – в не меньшей степени, чем наличие в ее землях нефтяных запасов. Когда в 1960 году Нигерия стала независимым государством, сформированным на основе двух бывших британских колоний, Биафра была его частью, и биафрианцы получили лучшие должности в промышленности, в государственных структурах, в больницах и школах – именно потому, что они были так хорошо образованны.

И за это их ненавидели – лютой, животной ненавистью.

Поначалу в Оверри было спокойно. Не скоро мы поняли – падет не только Оверри, но вся Биафра. Когда мы приехали, правительственные учреждения поблизости уже готовились к эвакуации. Я узнал для себя кое-что новое: столицы могут погибать молча.

Никто нас не предупреждал. Все, с кем мы говорили, улыбались. И улыбка, которую мы видели чаще всего, принадлежала мистеру Б. Н. Уначукву, начальнику отдела протокола Министерства иностранных дел. Только подумайте: к концу войны у Биафры осталось так мало союзников и сочувствующих, что начальнику протокола не оставалось ничего, кроме как добиваться расположения пары романистов да преподавателя английской литературы.

Он составил список наших встреч с министрами, писателями и деятелями сферы образования. Каждое утро присылал нам машину с водителем и гидом. Вскоре мы заметили: с каждым днем его улыбка становилась все более печальной.

В пятый день нашего пребывания в Биафре не было ни доктора Уначукву, ни шофера, ни гида. Мы ждали и ждали на крыльце. Потом подошел Чинуа Ачебе, молодой романист. Мы спросили, есть ли какие новости. Он ответил, что больше не слушает новостные программы. Ачебе не улыбался, прислушиваясь к чему-то меланхоличному, может, даже прекрасному, но – далеко-далеко.

У меня есть роман Ачебе «Все распадается» с автографом автора.

– Я бы пригласил вас к себе домой, – произнес он, – но у нас ничего нет.

Мимо проехал грузовик с офисной мебелью. У всех грузовиков в Биафре на борту написаны их имена. У этого краской было выведено: «Медленная ярость».

– Но ведь должны быть какие-нибудь новости! – настаивал я.

– Новости? – эхом отозвался Ачебе. – Подумал, потом сказал мечтательно: – Только что за тюремной стеной нашли массовое захоронение.

Ходили слухи, объяснил он, что нигерийцы расстреляли много горожан, когда Оверри находился в их руках. Теперь могилы отыскали.

– Могилы, – промолвил Чинуа Ачебе. Могилы ему были явно неинтересны.

– Что вы сейчас пишете? – спросила Мириам.

– Пишу? – переспросил он. Было очевидно, что он не пишет ничего. Просто ожидает конца.

– Заупокойную мессу на ибо, – ответил Ачебе.