Леонид Ивашов - Мир на изломе истории. Хроники геополитических сражений

Добавим к этому еще один неблагоприятный штрих: тесные отношения ранних периодов с Германией и Австро-Венгрией позволили привлечь в российскую армию большое количество немецких и австрийских офицеров (их всех называли немцами), питавших одновременно любовь к России и ненависть к Англии и Франции. Накануне Первой мировой войны в передовых частях действующей русской армии число офицеров-немцев составляло до 15, а в лейб-гвардейских – до 50 %. Воевали они в подавляющем большинстве честно и мужественно. Но представим себе, на кого списывали поражения и большие потери солдаты действующей армии? Конечно, на офицеров немецкой национальности. Поэтому включение в мировую войну, да еще на стороне вечных противников, было главной геополитической ошибкой российского государства. А.Е. Вандам в 1912 г. в записке военному министру России, давая мощный геополитический анализ мировой ситуации и международному положению России, убеждал, что от приближающейся войны России следует уклониться, так как в ней российских интересов не просматривается, а обещания, в том числе по вопросу проливов Босфор и Дарданеллы, никогда англичанами выполнены не будут. Его знаменитая фраза: «хуже войны с англосаксом может быть только дружба с ним», звучит и сегодня весьма актуально. Но к мнению выдающегося русского аналитика власть не прислушалась: Россия взвалила на себя главную тяжесть войны. Французский военачальник, главнокомандующий французской армией на первом этапе войны маршал Фош свидетельствовал: «Если бы не жертвенное наступление русских, Франция была бы полностью разбита уже через месяц».

Но государь и его свита, правительство империи были опутаны масонскими структурами и повязаны обязательствами, ничего общего не имеющими с национальными интересами, традицией и геополитической (православно-евразийской) доктриной России. Отсутствие четкой геополитической идеи, воспринимаемой всем (или большинством) населением, влечет к отказу от ранее действующей государственной доктрины, что тут же распыляет энергию народа, государство быстро хиреет. И в эту стремительно слабеющую державу, во все ее сферы жизни, хлынули проходимцы всякого рода со всего «цивилизованного» мира, направляемые масонскими структурами и объединенные общей идеей – свержения монархии. Волна террора стремительно нарастала, его жертвами становились видные общественные деятели-патриоты, генералы, градоначальники и губернаторы и, наконец, глава правительства П.А. Столыпин. Масштабность и целенаправленность терактов говорили за то, что террор хорошо организован и за ним стоят довольно мощные структуры и финансы. Власть и вся система управления государством и обществом являлись главным объектом дискредитации и расшатывания. «Терпение истощается, доверие народа к способности правительства прекратить террор с каждым днем слабеет, – писал Государю член Главного Совета Союза русского народа Павел Булацель. – Изверившись окончательно, народ сам пойдет на сторону революционеров в надежде, что хотя бы они, став у власти, сумеют водворить в стране порядок. Что тогда, кто тогда спасет Царский дом. Тогда не будет никакого спасения, а теперь еще не поздно… Воспользуйтесь же этим, стряхните с себя робкое малодушие и твердо и властно, без всяких уступок положите конец возмутительной позорной революции» [31] Булацель П.Ф. Борьба за правду. М.: Институт русской цивилизации. 2010. С. 100. .

Русская Православная Церковь не исполнила своей роли главного держателя духовно-нравственной сущности народа и государства, ослабила активность в несении креста «Третьего Рима», не ощутила опасности разрушения конструкции «Православие, самодержавие, народность», не увидела духовного разложения общества под воздействием революционной пропаганды и деятельности масонских организаций. К тому же, среди части православного российского общества «сидело» внутреннее недовольство насильственным выдавливанием языческой религиозной традиции (до середины XVIII в. в России устойчиво существовало двоеверие, и революция позволила вырваться ему наружу). Церковь (по крайней мере, ряд епископов и священнослужителей) пошла по пути католических иерархов, увлеклась помпезностью, церковным и личным обогащением. Церковь становилась социальным противником бедствующего населения. С XVIII в. священнослужители в сельских церквах назначались помещиками, в городах – градоначальниками.

«С XVIII века священник уже не избирается приходом, он становится всецело зависим от помещика, становится его “холопом”, от которого может терпеть голод и любое своеволие…правительство возложило на духовенство полицейские обязанности: раскрывать тайну исповеди, доносить о назревающих расколах, штрафовать при отказе народа исповедоваться. Также приходской священник должен был контролировать перепись и за утайку уклонившихся от переписи подлежал лишению сана и каторге.» [33] Знаменский П. Приходское духовенство в России во время реформ Петра. Казань, 1873. С. 14–16.

К началу XX в. Церковь стала частью государственной машины, симфония властей, заложенная в доктрине «Третьего Рима», окончательно рухнула. Апофеозом деградации Русской Православной Церкви и государства стал расстрел по распоряжению Николая II крестного хода 9 января 1905 г. Добавим к духовной растленности российского общества всеобщую коррумпированность чиновничества, диктатуру бюрократии, замкнутость властной дворянской системы. Но русский народ и, прежде всего, крестьянская масса как главный носитель народной традиции, не смирился с подобной траекторией российского пути. В 1925 г. выдающийся немецкий мыслитель О. Шпенглер в своей работе «Закат Европы» очень тонко подметил эту русскую особенность: «Сегодня глубинной Русью создается пока еще не имеющая духовенства, построенная на Евангелии от Иоанна, третья разновидность христианства, которая бесконечно ближе к магической, чем фаустовская, и поэтому основывается на новой символике крещения» [34] Шпенглер О. Закат западного мира. В 2 т. Т. 2. М.: Академпроект, 2009. С. 669. . В порядке предварительного вывода можно отметить: культурно-цивилизационный код русской матрицы – совесть, святость, справедливость, на базе которого развивалась духовно-нравственная система русского общества, – вошел в противоречие с насаждаемой окружением государя, либеральной интеллигенцией, частью дворянства, а также западными тайными и официальными структурами системой ценностей, формирующихся на основе геополитического кода «насильственная выгода». Причем под «выгодой» подразумевалась материально-потребительская парадигма. Что и выводил в своей работе «Россия и Европа» Н.Я. Данилевский, доказывал Ф.М. Достоевский, обличал Ф.И. Тютчев, высмеивал Н.В. Гоголь. Но при этом русский православно-евразийский социализм глубоко сидел в народном сознании.