Александр Проханов - Крах однополярного мира

Нельзя не заметить и того, что все простые и понятные каждому китайцу лозунги воспринимаются им как свои — как то, о чём действительно все мечтают. Так что, несмотря на своеобразную форму, в которой Китайская мечта была явлена народу и миру, её содержание не слишком отличается от Американской или Европейской: те же стремления к хорошей жизни, что и у всех народов.

Непримиримых противоречий между мечтой Китайской, Европейской и Американской — нет. Это не значит, что противоречий: экономических, политических и прочих, — нет вообще. Но на уровне мечты Китайская содержит как коллективистские стремления, различимые в европейском видении, так и индивидуальный успех, мечты о богатстве — сродни американским идеалам. В основе всех трёх «мечт» отчётливо виден традиционализм — с индивидуальными, разумеется, особенностями.

Китайская мечта может претендовать и на некий если не синтез, то эмоциональный консенсус марксизма, конфуцианства и экономического либерализма. Отходя в сторону от прямой идеологической конфронтации, Китайская мечта сохраняет приверженность одновременно и социализму, и конфуцианской этике, и экономическим свободам, конкуренции, стремлению к богатству. Китайская мечта не является продуктом исключительно внутреннего потребления. Она обращена ко всему миру. Си Цзиньпин заявляет, что «Китай будет не только развиваться сам, но и нести ответственность за развитие всего мира и вносить вклад в это развитие, создавать блага не только для народа Китая, но и для народов всего мира. Осуществление Китайской мечты принесёт миру мир, а не потрясения, это шанс, а не угроза».

Практическая политика — это управление обществом для достижения каких-то целей. Какие бы политические и экономические цели ни ставились, у них есть этическое измерение: во благо или во зло. Только воздействуя на базис — а базисом является ценностно-этическое мироощущение народа, — можно добиться управленческого результата. Это общий принцип управления чем-либо. Базисом политики, осуществляемой в интересах конкретного народа, страны, должна быть его этическая система.

И если в Китае сложилась именно этическая система, пронизывающая всё мировоззрение, включая политические решения, то в России такой опоры у политиков нет. И в этом я вижу проблему выработки политики, стратегии развития России в интересах её народа. Практическая политика в России утратила связь с ценностно-этическим базисом народной жизни. Если эта связь не будет найдена как в своей глубинной сути, так и в форме, соответствующей «злобе дня», Россия может просто исчезнуть как государство.

Разговор о Русской мечте можно начать с простого утверждения: её нет. А раз так, то, казалось бы, рассуждать и писать не о чем. Однако «блистательное отсутствие» Русской мечты столь многозначительно, что даёт серьёзный повод для размышлений.

Если бы Русская мечта существовала, то это означало бы существование некоей социально значимой и принимаемой большинством общества доминанты ожиданий, если говорить языком психологии, или образа будущего, если говорить языком политики. Доминанта и образ не являются простой суммой личных планов и целей каждого. Этот социальный продукт должен быть создан преднамеренно, он должен быть предложен народу и воспринят им — как это имело место в случае с Американской или Китайской мечтой.

Так что Русская мечта — это вовсе не то, чем народ всегда обладает. Бывают периоды, когда народ продолжает существовать, не имея объединяющей его мечты. Именно этот период сейчас переживает Россия. В современных условиях такое состояние государства есть его слабость.

Кто-то из читателей, быть может, уже вспомнил про Русскую идею? Кто-то, возможно, полагает, что эти концепты: Русская мечта и Русская идея, — близки настолько, что представляют собой если не синонимы, то модификации чего-то глубинно совпадающего. Но это не так. Это две совершенно разные, принципиально — в самих основаниях! — не совпадающие между собой концепции.

Русская идея не концептуализирована как политическое действие. Она представляет собой философско-религиозный, а не политический концепт, оперируя которым в политическом дискурсе, не следует об этом забывать. Русская мечта не есть только лишь комплекс неких таинственных мироощущений народа, идеалов, к которым он готов устремиться и которые надо как-то распознать.

В рассматриваемом контексте мечта — это, прежде всего, политическая программа, выраженная в эмоционально-чувственной образной форме и направленная на реализацию той части мироощущения народа, которую мы называем чаяниями. Русская мечта — как духовно-материальный комплексный идеал народа — может быть действенным инструментом практической политики. И подобное в нашей истории было.

Были периоды, когда народ охватывало некое общее стремление, которое мы — с оговорками, касающимися широты охвата народа, — можем называть Русской мечтой. Так, например, в первые полтора десятилетия XX века «прогрессивная» часть русского общества страстно желала Конституции, ограничения прав монарха. Для этой части общества такие изменения были, пожалуй, мечтой. Уже после свержения монархии, в горниле бушевавших тогда страстей и конкурировавших идей, удалось нащупать чаяния народа. Действительно массовый отклик обрели самые первые лозунги большевиков, бывших тогда в союзе с левыми эсерами: «Земля — крестьянам, мир — народам, хлеб — голодным!» Такие призывы, несомненно, оказывали эмоциональное воздействие сродни отклику на давнюю мечту, а поэтому и «четвертый член» большевистского призыва: «Власть — Советам!» — находил отклик.

Почему?

Фундаментальной, сакральной мечтой русского народа была и остаётся мечта о справедливом обществе. Стремление к справедливости несёт в себе признаки национальной мечты — и по степени устойчивости, и по уровню эмоционального накала, и по мифологичности самого образа справедливости. В каких конкретных формах может существовать такое общество, какой в нём должен быть установлен порядок, какими должны быть его социальная структура, уровень материального благосостояния и технического развития — вопросы, воспринимающиеся общественным подсознанием как вторичные. Рациональный ум вопиет: они не могут быть вторичными, это и есть либо справедливые, либо несправедливые компоненты, определяющие всю суть общества! Нельзя раскрыть понятие справедливости, не раскрыв, не сконструировав важнейшие аспекты организации жизни! Но иррациональная, метафизическая часть общественного (и личного) сознания тихим голосом, на бессловесном уровне несёт в себе устойчивое ощущение и даже понимание того что — «по справедливости», «по правде», «по совести», а что — нет. Однако при этом «естественный отбор в мире идей» движется методом проб и ошибок: не все идеи (доктрины), которые люди посчитали правильными и полезными для жизни в какой-то период, оказались таковыми — правильными и полезными — для выживания и развития человечества.