Ниал Фергюсон - Площадь и башня [Cети и власть от масонов до Facebook]

Еще до того, как военные действия в Западной Европе зашли в тупик, правительство Германии принялось экспериментировать с другими средствами, которые в итоге окажутся решающим победоносным оружием. Замысел сводился к тому, чтобы дестабилизировать враждебные империи изнутри, внедрив в них идеологический “вирус”. С помощью турецких союзников немцы намеревались раздуть пламя джихада, которое охватит всю Британскую империю, а заодно опалит французов [675] См. в целом Hopkirk, Like Hidden Fire . . Таким образом, сюжет “Зеленого плаща” Джона Бакена – сколь бы фантастическим он ни казался сегодняшнему читателю – основан на реальных событиях [676] AlRawi, ‘Buchan the Orientalist’. . Немцы были правы, разыгрывая эту карту. Однако их первая попытка вызвать революцию провалилась. Дело в том, что лишь некоторые из революционных идей, появившихся в 1914–1918 годах, приобрели вирусный характер – то есть начали распространяться настолько быстро и широко, что у них хватило мощи расшатать и опрокинуть имперскую иерархию. Призыв к джихаду не подорвал господство Британии или Франции в тех странах исламского мира, которые находились под их контролем, зато британский контрудар – в форме содействия арабскому национализму – возымел успех и подорвал власть Османской империи. Точно так же и затеянная Германией кампания по распространению большевизма в итоге уничтожила Российскую империю – впрочем, не раньше, чем волна большевизма откатилась обратно на запад и разрушила саму Германскую империю. Чтобы понять, почему первая из этих инициатив провалилась, вторая увенчалась успехом, а третья тоже удалась, но ударила бумерангом по самому зачинщику, необходимо помнить, что быстроту и охват распространения заразы определяют не только сами вирусы, но и характер разносящей их сети [677] Keller, ‘How to Spot a Successful Revolution in Advance’. .

Иноземные или необычные идеи гораздо лучше приживаются, если получают одобрение властителей. Кайзер Германии Вильгельм II питал слабость к Востоку и потому был склонен романтизировать ислам. Побывав в 1898 году на Ближнем Востоке, он был так впечатлен, что вообразил себя “Хаджи-Вильгельмом”, а в письмах к кузену, русскому царю Николаю II, признавался: “Я испытывал глубокий стыд перед мусульманами, и если бы я попал туда, еще не принадлежа никакой вере, то непременно обратился бы в магометанство!” [678] McMeekin, Berlin – Baghdad Express , 15–16f. . Подобного рода исламофилия вошла в моду и среди немецких ученых – особенно прославился ею востоковед Карл Генрих Беккер [679] Habermas, ‘Debates in Islam’, 234–235. . Кроме того, имелись и стратегические основания для вовлечения Османской империи в германскую сферу влияния. Хотя Высокая Порта [680] Тогдашние европейские дипломаты часто называли правительство Османской Турции Высокой Портой, Sublime Porte : так буквально переводили на французский турецкое Babıali (от арабского “высокие ворота” или “ворота высоко стоящего”) – название ворот в стамбульском дворце, которые вели к главным правительственным зданиям, где размещалось и министерство иностранных дел. (Прим. авт.) формально и не входила в пентархию, определенную Ранке, в действительности она являлась неотъемлемой составной частью сети европейских великих держав. Более того, так называемый восточный вопрос – главный спорный предмет дипломатии XIX века – касался именно ее будущего. В 1913 году кайзер Вильгельм заявил: “Или над укреплениями Босфора взовьется германский флаг, или меня постигнет та же печальная участь, что и великого изгнанника на острове Святой Елены” (намекая на своего кумира Наполеона) [681] Berghahn, Germany and the Approach of War , 138ff. . А еще в Турции открывались прекрасные экономические возможности, и потому Германия планировала провести железную дорогу, которая связала бы Берлин с Багдадом; летом 1914 года ее строительство уже шло полным ходом (хотя ему и сопутствовали некоторые финансовые и технические сложности) [682] McMurray, Distant Ties , KL 1808–21. .

Но особенно привлекательной Вильгельму казалась мысль, что можно сделать ислам своим союзником. Прислушиваясь к Максу фон Оппенгейму – советнику (Legationsrat) при консульстве Германии в Каире, – Вильгельм воодушевился идеей, что мусульманских подданных Британской империи можно натравить на нее, призвав к джихаду [683] Landau, Pan - Islam , 94–98. . Собственно, ровно эта мысль и пришла в голову самому кайзеру, как только он узнал, что Британия не останется в стороне от войны, которая уже разгоралась на континенте. Живо представив себе, как “Германию берут в кольцо”, разъяренный Вильгельм набросал план, суть которого приблизительно совпадает с сюжетом “Зеленого плаща”. “Наши консулы в Турции и Индии и прочие представители должны разжечь весь магометанский мир, чтобы он жестоко взбунтовался против этой ненавистной, лживой, бессовестной нации лавочников. И пускай нам суждено истечь кровью и погибнуть, зато Англия хотя бы потеряет Индию” [684] Geiss, July 1914, doc. 135. . В августе эту идею подхватил Хельмут фон Мольтке, начальник генерального штаба: он выпустил меморандум о необходимости “пробудить исламский фанатизм” среди мусульманского населения империй, воюющих на стороне противника. В октябре 1914 года Оппенгейм разразился в ответ 136-страничным совершенно секретным “Меморандумом о революционизировании исламских территорий наших врагов”, где назвал ислам “одним из мощнейших видов нашего оружия”. Он предсказал религиозные восстания в Индии и Египте, а также на российском Кавказе [685] Motadel, Islam and Nazi Germany’s War , 19f. . К обсуждению охотно примкнул Беккер, издав брошюру под названием “Германия и ислам” (Deutschland und der Islam).

Эта идея была гораздо менее фантастической, чем кажется теперь, по прошествии времени. Правда, вопрос о том, присоединится ли Османская империя к Союзу центральных держав, отнюдь не был предрешенным [686] McMurray, Distant Ties , KL 1826–38. . Например, Ганс Фрайхерр фон Вангенгейм, посол Германии, и генерал Отто Лиман фон Сандерс, глава германской военной миссии в Турции, очень сомневались, что союз с османами окажется полезным. Зато младотурки – политическое движение, которое пришло к власти в 1908 году и вынудило султана Абдул-Гамида II восстановить конституционное правление, – имели все основания для вступления в союз с Берлином. Лидеры младотурок Исмаил и Мехмед Талаат считали, что страны Антанты – Британия, Франция и Россия – посягают на те или иные территории Османской империи, тогда как немцы и австрийцы – добросовестные посредники и они могут посодействовать Турции в попытках вернуть себе хотя бы часть владений, утраченных ею с 1870-х годов [687] Ibid., KL 1850–56. . С благословения кайзера 2 августа был спешно заключен союз [688] Rogan, Fall of the Ottomans , 40f. . Кроме того, Энвер и его соратники нисколько не сомневались в том, что религиозные настроения можно будет использовать как источник османского могущества. К тому же ислам – важная скрепа между турками и арабами [689] Rogan, ‘Rival Jihads’, 3f. . А еще они решили, что подъем религиозного духа оправдает задуманную ими кампанию геноцида против христиан, живших в пределах Османской империи, – в первую очередь против армян. Как докладывал в середине августа Вангенгейм, “почва для революции в исламском мире, желательной для Вашего Величества, заблаговременно подготовлена. Необходимые меры были предприняты в строжайшей тайне” [690] McMeekin, Berlin – Baghdad Express , 87. . Его заботило только одно: когда начнут убивать армян, не обвинят ли в этом немцев? [691] Ibid., 376, n.8.