Ниал Фергюсон - Площадь и башня [Cети и власть от масонов до Facebook]

Вот эта самая мафия и орудовала в американских городах с 1920-х до 1940-х годов. Несмотря на то что пресса с большим энтузиазмом писала о “корпорации убийств” (как журналисты окрестили преступный мир), семьи, описанные в романе “Крестный отец”, на деле были ближе к своим сицилийским корням – в том смысле, что их вымогательская деятельность носила довольно рассредоточенный характер. У них не было capo di tutti capi – “главаря всех главарей”. Как только мафиозные кланы пытались выстроить хоть сколько-нибудь четкую вертикаль, они тем самым подписывали себе приговор, – это прекрасно понял Скоттен. Эпоха, которая изображена в “Крестном отце”, была в некотором смысле эпохой гордыни, когда организованная преступность попыталась стать одновременно и более организованной, и менее преступной. В 1970 году правительство приняло Закон о коррумпированных и находящихся под влиянием рэкетиров организациях, и американскую мафию стерли с лица земли с поразительной легкостью. За 1980-е годы были осуждены двадцать три главаря, пойманные по всей стране, а также тринадцать замглаварей и сорок три мафиозных вожака помельче. Криминальная сеть совершила роковую ошибку: она решила сделаться такой иерархией, которую показывали в кино.

В то время как противозаконные сети процветали и прорастали внутрь американской политической элиты, другие – совершенно законные – сети становились предметом притеснения со стороны властей. Чернокожие американцы, начав кампанию за предоставление им полных гражданских прав наравне с белыми, столкнулись с ужасающим по силе сопротивлением – как юридическим, так и внеправовым. Движение борцов за гражданские права зародилось в церквях и колледжах, которые посещали чернокожие, и в южных отделениях основанной в 1909 году Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения (National Association for the Advancement of Colored People) [920] McAdam, Political Process and the Development of Black Insurgency , 90. . И именно глубоко уходившие организационные корни сделали это движение практически неостановимым: ведь эти сети получали новую поддержку и подпитку каждое воскресенье. Как говорил Мартин Лютер Кинг, “пригласительный период на массовых собраниях, когда мы зазывали новых добровольцев, во многом напоминал те пригласительные минуты, какие бывают каждое воскресное утро в негритянских церквях, когда пастор бросает клич всем присутствующим – присоединиться к пастве. И новые люди приходили и вливались в ряды нашей армии – по двадцать, по тридцать и по сорок человек” [921] Ibid., 129. . Прослушивание его домашнего телефона стало лишь ничтожной частью той затяжной кампании, которую развернуло государство, надеясь подорвать и раздавить движение за гражданские права. Но в итоге эта правительственная кампания сама потерпела крах. А вот белых американцев, в ту же пору пытавшихся организовать протесты, ожидала неудача, как наглядно показывает случай с демонстрациями против повышения налогов на имущество в округе Лос-Анджелес в 1957 году. Хотя повышение налогов и вызывало массовое проявление недовольства, кампания оппозиции быстро выдохлась, потому что в пригородах Лос-Анджелеса просто не было социальных сетей и общественного лидерства наподобие тех, что уже возникли в “черных” церковных приходах южных штатов [922] Jackson et al., ‘Failure of an Incipient Social Movement’, 36. .

Но американцы, разумеется, не утратили потребность объединяться и взаимодействовать. На середину ХХ века пришелся расцвет одной из самых успешных социальных сетей во всей американской истории – содружества взаимопомощи для пьющих “Анонимные алкоголики” (“АА”). Основанное в 1935 году в Акроне, штат Огайо, нью-йоркским биржевым маклером Уильямом Уилсоном (Биллом У.) и акронским врачом Робертом Смитом (доктором Бобом), “АА” предлагали алкоголикам вернуться на путь трезвости за двенадцать шагов, однако подлинная сила этой организации заключалась в терапевтическом сетевом эффекте регулярных собраний, на которых люди честно рассказывали друг другу, как пристрастились к спиртному, и делились советами о том, как бросить пить [923] См. Kurtz, Not - God ; White and Kurtz, ‘Twelve Defining Moments’; Makela et al., (eds.), Alcoholics Anonymous ; Kelly and Yeterian, ‘MutualHelp Groups’. . А более ранняя встреча Уилсона с Эбби Тейчером, еще одним хроническим алкоголиком – хоть и лишена была той интеллектуальной значимости, какую имела встреча Исайи Берлина с Анной Ахматовой, – привела к созданию первого ребра в будущей всемирной сети [924] Сегодня зарегистрировано приблизительно 115 тысяч групп “Анонимных алкоголиков”, и их посещает свыше двух миллионов человек в более чем 150 странах. ( Прим. авт.) . “Мысли у меня в голове лихорадочно забегали, когда я представил, какая цепная реакция начнется среди алкоголиков, если каждый будет передавать наши идеи и наши принципы по эстафете” [925] Kurtz, Not - God , 64. . Поразительной особенностью “АА” остается псевдорелигиозный и совершенно аполитичный характер. (Действительно, эта организация изначально отпочковалась от христианской евангелической “Оксфордской группы”.) Если бы кто-нибудь сообщил Джону Эдгару Гуверу, что алкоголизм имеет некоторое отношение к коммунизму, он бы наверняка распорядился установить наблюдение за собраниями “АА”. Что любопытно, первые группы “АА”, как правило, отвергали людей, которые в остальном – за вычетом болезненной зависимости от спиртного – не являлись уважаемыми членами общества. К их числу относились (по ироничной формулировке Уилсона) “попрошайки, бродяги, обитатели сумасшедших домов, узники, мужеложцы, просто чокнутые и падшие женщины”. И лишь в 1949 году организация постановила, что принимать нужно всех без исключения людей, которые “желают бросить пить” [926] White and Kurtz, ‘Twelve Defining Moments’, 44f. .

Разнообразные патологии тоталитарных государств, как и гораздо более мягкие черты авторитаризма, появившиеся в тот же период в демократических странах, безусловно, толкали людей к бутылке. Беспробудному пьянству предавались не одни только кембриджские шпионы. Среднестатистический человек середины ХХ века – повязанный по рукам и ногам невыносимыми иерархическими цепями подчинения, страшившийся примыкать к социальным сетям, которые, не дай бог, государство сочтет подрывными, – очень часто искал утешения на дне рюмки. В СССР любимым наркотиком масс стала водка. В нацистской Германии, где производство алкоголя было принесено в жертву перевооружению, народ отдавал предпочтение более экзотическим веществам – например, первитину (метамфетамину) и эвдокалу (производной морфия) [927] Ohler, Blitzed . . В США после введения сухого закона спиртное поглощалось в таких количествах, которые сегодня кажутся ошеломительными. А еще поколения, ставшие очевидцами мировых войн, в самоубийственных дозах курили табак. Однако утешение, которое предоставляли эти возбуждающие средства, оказывалось мимолетным. В романе Олдоса Хаксли “О дивный новый мир” (1932) фордистское Мировое государство контролирует даже наркотики, как и все остальное – от евгеники до эвтаназии, а нонконформиста Бернарда Макса ждет ссылка. У Оруэлла в романе “1984” (1949) не остается ни малейшей надежды на то, что Уинстон Смит окажет успешное сопротивление власти Старшего Брата над Взлетной полосой I: его ждут пытки и промывка мозгов. Похожая печальная судьба постигла поразительное множество литературных героев середины ХХ века – от Джона Йоссариана у Джозефа Хеллера [928] Джон Йоссариан – центральная фигура сатирического романа Джозефа Хеллера Catch- 22 (“Уловка-22”). (Прим. ред.) до Ивана Денисовича у Александра Солженицына и до Алека Лимаса (которого превосходно сыграл в сценах с пьянством актер Ричард Бертон, сам алкоголик) у Джона Ле Карре [929] Алек Лимас – герой романа Джона Ле Карре The spy who came in from the cold (“Шпион, пришедший с холода”, 1963 год), одноименная экранизация 1965 года. (Прим. ред.) . Примечательно, что волна вызванных извне идеологических моровых поветрий завершилась пандемией заболеваний печени и легких, которые люди навлекали на себя сами.