Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Ну, и прилагательное «красный». «Красный путиловец», «Красная нить», «Красная стрела»… Несть им числа. Сергей Миронович Киров, согласно историческому анекдоту, был родом из деревни Пердягино (официально – г. Уржум Вятской губернии). На дружеских застольях Сталин смеялся: «Давайте переименуем село в Красное Пердягино!» (6).

К началу 1930-х, кроме простых переименований появилось и что-то материальное – в период нехватки всего самого необходимого власти наладили массовое производство портретов руководителей партии и правительства. Портретами украшали не только кабинеты или жилища, но и витрины магазинов. Отдельные умельцы создавали и штучный, особо ценный товар ручной работы. Так, в журнале «Тридцать дней» сообщалось о семнадцатилетнем крестьянском самоучке, который изготавливал портреты М. Калинина и других вождей: «На фанеру наклеиваются столярным клеем различные семена, подобранные по цвету. Затем все это заливается лаком». Описанные в «Золотом теленке» картины из волос, как и из семян, были реальностью. Некий парикмахер Г. Борухов вышил волосом портрет Ленина, а вышитая человеческим волосом голова лошади даже была приобретена одним из харьковских музеев (7). Так что эскапады Остапа Бендера по поводу овсовых и седеющих картин имели под собой серьезные реальные основания.

Но за исключением некоторых, совсем уж неожиданных находок, продиктованных модой на новизну и оригинальность, советская пропаганда в период культурной революции имела строго прикладное значение.

Жизнь советских людей обильно уснащалась лозунгами, плакатами, транспарантами, диаграммами; их можно было видеть в цехах, учреждениях, служебных кабинетах, клубах, яслях, загсах, поликлиниках, магазинах, столовых. Лозунгами украшали стены домов, трамвайные вагоны, аэропланы, новостройки. Редкая фотография тех лет обходится без трех-четырех транспарантов, виднеющихся где-то на ближнем или дальнем плане. Например: «Бытие определяет сознание», «Рукопожатия отменяются», «Будь в каждой мелочи подобен Ленину», «Воздушный Красный флот – наш незыблемый оплот», «Долой капиталистическое рабство», «Старшие дошколята – все в октябрята», «Церковь – агентура империализма» и даже «Шушуканье по углам – преступление, которое надо выжигать каленым железом» или «Кто в наши дни складывает на груди руки – предатель рабочего дела. Кто слишком много машет ими – подозрителен».

Это не блажь, а одно из наиболее эффективных орудий культурной революции. Основной расчет был на то, что короткие фразы усваиваются людьми легче статей, которые малограмотные жители страны и прочитать-то не могли. Пропаганда становилась языком обращения власти к народу. Сначала вынужденным, а потом – привычным. Н. Крупская (книга «Ликвидация неграмотности и малограмотности. Школы взрослых. Самообразование») писала: «Малограмотная группа – одна из самых трудных. Обычно малограмотные группы распадаются всего быстрее…Кто следил за тем, как слушает малоподготовленный крестьянин или рабочий речи или лекции, замечал, вероятно, такой факт: в речи оратора слушатель улавливает одну-две мысли, особенно понравившиеся или не понравившиеся ему, – по ним он судит обо всей речи, не вникая в логическое развитие мыслей» (8). Собственно, на этом и построено упрощение современных рекламных слоганов или предвыборных призывов. Малограмотный человек 1920-х практически ничем не отличается от его не шибко образованного потомка эпохи «постмиллениума». Уловить два-три «особо понравившихся» предложения (лозунга, слогана) и по ним судить о смысле высказывания (программы, политической позиции) – зачастую именно на таком уровне судачат и судят у нас о политике и политиках.

Культурная революция привела к тому, что революционные лозунги стали активно перемежаться с воспитательными указаниями, пропаганда стала перемещаться на бытовой уровень: «Убей муху!», «Береги золотое детство!», «Уважай в женщине работницу!», «Сей махорку – это выгодно», «Сифилитик, не употребляй алкоголя», «Курильщик – вор кислорода и друг туберкулеза», «Сыпь хлеб в советские амбары – покупай нужные товары», «Ешь медленно, тщательно пережевывая» и т. д. и т. п. Борьба за повышение культуры быта воспринималась как одна из граней революции и модернизации страны. Ну, и собственно реклама – куда же без нее. Хрестоматийными стали слоганы «Нигде кроме, как в Моссельпроме» (В. Маяковский) или «Кто куда, а я в сберкассу» (В. Лебедев-Кумач).

Количество настенных текстов ошеломляло зарубежных гостей молодой Советской республики. Писатель Т. Драйзер: «Картины и инструкции, висящие повсюду касаются всех мыслимых тем, как-то: приготовление еды, стирка, физические упражнения, уборка дома, уход за лошадью, подготовка дома к зиме…» и т. д. Французский путешественник Ле Февр: «Улица говорит с вами, она думает и решает за вас, она относится к прохожему как к школьнику, уча его истинам о новой России» (9). Зачем? Чтобы «приобщить его (малообразованного человека – К.К .) к многогранной кипучей общественности, дать ему возможность быть активным членом общества, понимающим других и умеющим быть понятым другими». Это опять из Надежды Константиновны.

Главными видами пропаганды до сих пор остаются «командная», направленная на конкретную реакцию («Покупай… Делай… Голосуй…») и «условная» (т. е. создание условий) пропаганда, направленная на формирование общественного мнения, взглядов и представлений в долгосрочной перспективе на прочной и широкой основе. На этих принципах работала и машина советского агитпропа. Советская Власть вкупе со своей интеллектуальной элитой решала и текущие задачи воспитания, просвещения народа на элементарном бытовом уровне, и стратегические – взращивание человека новой породы.

Одновременно с лозунговостью окружающего мира создавался и особый советский «новояз», то есть предпринимались сознательные усилия, чтобы отделить молодежь от предыдущей культуры созданием особого стиля общения и жаргона, свойственного только людям нового поколения. Особо популярными становятся сокращения слов: пролеткульт, ширмассы, культуровень, пролетсуд, совдурак, ответработник, селькор, дортоварищ (дорогой товарищ), оргнеувязка, колдоговор, жалобкнига, примкамера, ликбез и т. д. Появились слова «ширпотреб» – товары широкого потребления, «руковод» (синоним руководителя), «деловод», «стекловица» – передовая статья в газете «Известия» (редактор Стеклов), «фабзайцы» – учащиеся школ фабрично-заводского ученичества (ФЗУ), «комса» – комсомольский актив.

Понятия официальной идеологии таким образом проникали в живой язык. Согласно исследованиям, в 1920-е годы специфические советские идиомы, например, «зажимание критики», «злоупотребление властными полномочиями», «нарушение советской демократии», «нарушение социалистической законности» и т. п. почти не встречаются в официальных обращениях рядовых граждан к власти. Но уже в 1930-е годы «новояз» густо пропитывает речевой поток жителей СССР, в том числе и колхозников (10). По восторженному замечанию М. Кольцова, в Советском Союзе каждый «ребенок знает, что такое режим экономии, Чемберлен, ячейка, октябрины, пинг-понг, учком, Шанхай, викторина, Автодор, кульшефство, баскетбол» (11). Рождался молодежный сленг, который отвратительно скрипел для любого человека, воспитанного в традициях старой русской литературы, но четко выделял носителей нового сознания, проводил невидимую черту между ними и архаичными миром классических понятий. Прибавьте к этому спортивный облик молодого человека: майки, шорты (спортивные трусы), короткие юбки и короткая стрижка у девушек – и вы получите портрет идеального комсомольца в весенне-летний период.