Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

У другой знаменитой революционерки – Ларисы Рейснер – почти одновременно в любовниках ходили такие разные люди как писатель-романтик А. Грин и кровавый нарком Л. Троцкий. Да и сам лидер революции В. Ленин земную любовь ценил, влюблялся не раз, а о романе вождя мирового пролетариата с Инессой Арманд до сих пор ходят легенды. Но и здесь не без ложки дегтя. Его соратник В. Молотов предполагал у Ленина наследственный сифилис, который, в конце концов, и свел его в могилу (4). Жить и любить с такими проблемами вождю, скорее всего, было непросто – большая часть из тех, кто имеет в себе наследственный сифилис, становится потом эпилептиками, преступниками, пьяницами и пр. Но это мутные догадки В. Молотова (как и Б. Ефимова) об одном человеке, а нас интересуют тенденции.

Большевики, опираясь на идеологическую помощь интеллигенции, активно вовлекали обычных женщин в политическую жизнь – эмансипация считалась одной из тех прогрессивных целей, которые подразумевали полное освобождение человека. Мелочь, но характерная: в Ленинграде было издано специальное распоряжение об отмене обращения «барышня» при вызове для телефонного соединения.

«Отжившее» слово заменили обращением «товарищ» или «гражданка». Нарушившим постановление телефонистки отказывали в соединении. Невольно вспоминается фильм (и пьеса) «Убить дракона», где обращение к девушке – «барышня» – так смягчает ее сердце, что она влюбляется в главного героя – Ланселота. Что-то в этом слове чувствуется, ежели ему уделяется столь большое внимание.

Однако нужно учитывать, что мораль прозападной интеллигенции ничего общего не имела с традиционной крестьянской моралью. Патриархальную семью, согласно новым веяниям, следовало немедленно реформировать, придать ее существованию общественно- социальный, классовый смысл. «Половая жизнь для создания здорового революционно-классового потомства, для правильного, боевого использования всего энергетического богатства человека, для революционно-целесообразной организации его радостей, для боевого формирования внутриклассовых отношений – вот подход пролетариата к половому вопросу», – так рассуждали революционные теоретики (5). Но одно дело марать бумагу в кабинетах, другое – жить семейной жизнью, со всеми ее сложностями, компромиссами, тем более, в условиях непростого быта первых послереволюционных лет.

И здесь пролегла еще одна трещина между красной элитой и основной массой народа. Образ жизни семьи «ответработника» и простой крестьянской женщины различались диаметрально. С точки зрения рядовых сельских и городских жителей, чья жизнь представляла из себя непрерывный тяжелый труд и постоянную борьбу за существование, праздность женщин, состоявших при новых руководителях, была чем-то сродни вызову крестьянской морали и здравому смыслу: «наши провинциальные партответственники, кроме жены, т. е. декретной, имеет еще любочек, клавочек, сарочек, преимущественно из среды мещанско-интеллигенско-аристократической… А дальше, хотя медленно, но неуклонно, прогрессирует между партийцами кумовство, свойство, знакомство с крупными, хотя и подчиненными спецами…» (6). В письме жалобщиков точно подмечено слияние коммунистической верхушки со старой интеллигенцией.

Не обращая внимание на сомневающихся, один из видных идеологов нового режима, классический интеллигент-большевик А. Луначарский пророчил, что семейная жизнь при социализме претерпит очень большие изменения: «Можно сказать, что в социалистическом городе семья старого типа окажется совершенно отмененной. Разумеется, будет по этому поводу и шипение относительно «свободы любви», «разврата» и т. д. Но мы пройдем мимо всего этого шипения, помня те великие заветы социалистических учителей о новых свободных формах отношений между полами, которые неразрывно связаны с социализмом» (7). Сами вожди также во многом придерживались новых взглядов на институт семьи. Например, А. Микоян за 42 года жизни со своей супругой брак так и не зарегистрировал, и подобных примеров имелось множество.

Порою, сексуальная революция принимала самые радикальные формы. Фурор произвело в свое время общественное движение «Долой стыд», исповедовавшее идеи, близкие к современному нудизму. М. Булгаков: «На днях в Москве появились совершенно голые люди (мужчины и женщины) с повязками через плечо “Долой стыд”. Влезали в трамвай. Трамвай останавливали, публика возмущалась» (8). Актриса Л. Смирнова: «Я помню, как в трамвай на Мясницкой (я была тогда маленькой девочкой) сели два голых человека, мужчина и женщина… По трамваю пронесся вопль изумления. А у пришельцев через плечо были натянуты ленты с надписью “Долой стыд”. Так и ехали» (9). Дело столицей не ограничивалось. Киевлянин В. Бережков: «Крещатик был тогда наиболее популярным местом гуляний, встреч, свиданий… Время от времени здесь появлялась молодая пара, совершенно нагая, – только узенькая ленточка через плечо с надписью “Долой стыд”» (10). За много тысяч лет человечество так и не придумало ничего интересней раздевания.

Городская молодежь, как в силу физиологических причин, так и ввиду слома предыдущей системы ценностей, сексуальную перестройку общества охотно поддержала. Статистика 1923 года весьма показательна: в добрачные интимные отношения вступали 47 % молодых питерских рабочих и 63 % работниц (11). Женщины в СССР стали значительно раскованней, но в сексуальной эмансипации 1920-х годов наличествовало все же больше идеологической принципиальности, чем половой распущенности, и она парадоксально уживалась с патриархальными пуританскими взглядами в духе ХIХ века. Что позволило вскоре сравнительно легко вернуться сталинскому показному целомудрию.

В двадцатые годы наблюдался также небывалый всплеск проституции. В 1922 году в одном Питере насчитывалось 32 тысячи проституток, при общем количестве женщин в городе около полумиллиона. То есть, ориентировочно, каждая 15-я зарабатывала на жизнь своим телом. Студенты некоторых студенческих общежитий почти официально приглашали к себе женщин легкого поведения и передавали их из одной комнаты в другую на коллективное содержание. В некоторых анкетах по изучению половой жизни прямо спрашивалось: «Удовлетворяете ли вы свои половые потребности с коммунисткой, проституткой или беспартийной?» (12) Явление было общеизвестно, о нем писали статьи и даже стихи. В очередной строфе стихотворения Маяковского «Дом Герцена (только в полночном освещении)» читаем:

Вряд ли в стихотворении речь идет о внезапно вспыхнувшей страсти или инфицировании свежими идеями…