Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Суррогат общения, то самое доверительное собутыльничество помогало противостоять системе, которая за уши хотела вытянуть сопротивляющихся из грязи, сделать их «лучше» и – непременно заставить работать на себя. Сопротивлялись до злобы, до абсурда, до употребления неупотребляемого. В. Ерофеев опоэтизировал даже такую мерзость, как питие одеколонов, увы, распространенную нашу болезнь.

Или еще для понимания текстов Ерофеева, базировавшихся на действительных опытах советских граждан по употреблению внутрь всяких неприспособленных для того напитков. « Не буду вам напоминать, как очищается политура , – указывает Венедикт Васильевич, – Это всякий младенец знает ». А ты, современный читатель, знаешь? Способы очистки политуры сохраняются в устной традиции. Наиболее распространенный: на 10 частей политуры добавляется 1 часть соли. Взбалтывается в течение 1 мин. Пена и осадок удаляются. Теперь пейте, если есть время и вдохновение. Положение обязывает:

– Ноблесс оближ, – заметил кот и налил Маргарите какой-то прозрачной жидкости в лафитный стакан.

– Это водка? – слабо спросила Маргарита. Кот подпрыгнул на стуле от обиды.

– Помилуйте, королева, – прохрипел он, – разве я позволил бы себе налить даме водки? Это чистый спирт!

Ах, эти королевы… Широко известно увлечение министра культуры СССР Е. Фурцевой придающими веселье напитками. Л. Смирнова: «Екатерина Алексеевна (Фурцева – К.К .) любила выпить. И с каждым днем это становилось заметней и заметней. Она себя вела достойно, но все-таки неудобно, когда человек такого ранга идет, покачиваясь. Я помню, встретила Фурцеву в Нью-Йорке, в веселой компании на 56 этаже какого-то клуба. Она хохотала, была пьяной, но очень нравилась американцам. Они так хорошо о ней говорили: раскованная, веселая, умная. Это было искренне» (50). Сценка на юбилее К. Симонова: «Кто-то из фронтовых друзей Симонова надумал оформить юбилейный подарок в виде походной военной сумки, где находились всем известные “наркомовские сто грамм” (в пятикратном количестве), с этикеткой времен Отечественной войны, жестяная кружка и скромная закуска в виде ломтя черного хлеба. После своего приветствия я (рассказывает Б. Ефимов – К.К. ) уселся где-то сзади в президиуме, рядом с Иваном Козловским и Робертом Рождественским… Обладатель упомянутой сумки куда-то отлучился, а Козловский и Рождественский как-то вмиг “учуяли” ее содержимое. И, недолго думая, извлекли бутылку, кружку и черный хлеб.

– Ив-ван С-семенович, – сказал Рождественский, откупорив бутылку, – н-не в-выпить ли нам з-за з-здоровье ю-юбиляра?

Козловский задумался.

– Вообще-то перед выступлением не рекомендуется. Но за здоровье Кости – готов.

Предложили и мне. Я воздержался, а они выпили и закусили. В этот момент произошло нечто неожиданное: Екатерина Фурцева, сидевшая в первом ряду президиума, обернулась, потянула носом, встала и подошла к ним вплотную.

– Пьете? – лаконично спросила она.

– Да, выпиваем, Екатерина Алексеевна, за здоровье юбиляра, – с достоинством ответил Козловский.

…Рождественский осторожно нацедил в кружку несколько капель водки. Фурцева молча наклонила бутылку и наполнила кружку до половины, пригнувшись, выпила, отломила кусочек хлеба, понюхала и, кивнув головой, вернулась на свое место. Разинув рты, все мы смотрели ей вслед. Нельзя было не заметить, что выпила она полкружки водки спокойно и равнодушно, как выпивают стакан воды» (51).

Кстати, о Симонове. Он завершил свой путь царским жестом, завещав «открытые поминки», то есть помянуть покойника мог каждый пришедший на поминки, в том числе и с улицы. Увы: опасаясь давки из желающих вкусить дармовой выпивки, секретариат СП крайне ограничил «свободные» поминки, нарушив таким образом последнюю волю покойного писателя.

Начиная с 1960-х годов, быстрая урбанизация, влекущая за собой ломку привычных устоев жизни и семьи, а также назревающие кризисные явления в духовной сфере вновь вознесли проблему пьянства в СССР на государственный уровень. В ходе урбанизации уровень потребления алкоголя в СССР стремительно нарастал: 1960 – 4,82 литров, 1970 – 9,22 литров, 1980 – 12,63 литров на человека в год. Но неэффективная экономика, продолжавшая развиваться по экстенсивной модели, требовала притока все новых и новых рабочих рук в город. Застой в интеллектуальной сфере провоцировал бегство в алкоголь всего мало-мальски активного.

Идеологический тупик вполне сочетался с экономическими проблемами страны. При Хрущеве продажа водки выросла в три раза, а при Брежневе в шесть. Все это больно било по обществу в целом и его базовым основам: половина всех случаев развода в 1970-х – пьянство мужей. В конце 1970-х годов на учете состояло два миллиона алкоголиков, а в реальности их было еще больше… Одних сотрудников вытрезвителей в стране насчитывалось 75000 человек. Снова, как и в конце пятидесятых, начали появляться целые города, «оккупированные» полукриминальными элементами, из них шли коллективные письма и жалобы с требованием защитить жителей от разгула уличной преступности и пьяного хулиганства. Уровень преступности (число преступлений на 100 тыс. населения) в 1978 году был на 32 процента выше, чем в 1966 году (52).

На рубеже 1970-1980-х годов стало ясно, что режим снова засасывает в воронку растущего простонародного недовольства и возможно повторение ситуации времён «позднего Хрущева». Страна вступала в новую эпоху, уже сидя на бочке с порохом с зажженным фитилем, но огонь продолжали заливать бензином, точнее, спиртом. В 1984 году в СССР приходилось 17–18 литров чистого спирта на человека [191] Хотя по сравнению с началом века, было достигнуто одно важнейшее новое качество – алкоголизм «постарел», он перестал быть социальной болезнью именно молодежи, но все равно цифры удручающие. . « О, тщета! О, эфемерность! О, самое бессильное и позорное время в жизни моего народа – время от рассвета до открытия магазинов! ».