Михаил Хазин - Воспоминание о будущем

Можно привести (виртуальную) историческую аналогию. Базой традиционного общества премодерна была сельская община. И ее сила была в том, что при тех технологиях, которые были в то время, сельским хозяйством занималось как минимум 80 % всего населения. Понятно, что именно их отношение к жизни доминировало в обществе. Сейчас в США непосредственно сельскохозяйственной деятельностью занимается от силы 4 % населения, что, разумеется, полностью ликвидирует какую-либо возможность восстановления традиционного общества. Но представим себе, что во времена Средневековья жители какого-нибудь города начали бы активно и быстро разрушать окружающие его сельские общины с целью привить ее жителям новые, единственно верные городские ценности. Кто и как бы их после этого кормил?

Отметим, что в процессе промышленных революций XVI–XIX вв. как раз и происходило отмирание сельских общин, но тогда это сопровождалось серьезным повышением производительности труда в сельскохозяйственном производстве. А современные информационные технологии роста производительности труда в традиционных отраслях не дают! А значит, и не могут быть базой для смены общественно-исторического этапа.

И вот тут в глаза бросается феномен Трампа, который как раз и выиграл выборы за счет того, что в рамках описанного противоречия отказался от (фактически дискредитированной) модели: вменить единственно верную ценностную парадигму в пользу возврата к старому миру!

Жизнь сама решила поставленную проблему! Хотя финансовые элиты США очень хотят вернуть ситуацию назад, так что теоретически нас ждет крайне интересный спектакль!

Для того чтобы иметь полное моральное право говорить о правильности изложенной выше версии, необходимо дать ответ еще на один очень важный вопрос. Почему упомянутые выше несоответствия не были отмечены американскими (точнее, западными) специалистами? Ведь исследованиям Маккинзи (более ранние тексты написаны на русском языке и, скорее всего, были мейнстримовской научной общественностью проигнорированы) уже больше 15 лет? Без ответа на этот вопрос неминуемо будут возникать подозрения в наличии в приведенных выше рассуждениях каких-то серьезных (хотя, быть может, глубоко скрытых) проколов. Но такой ответ существует.

Дело в том, что в западной экономической литературе полностью отсутствует системное описание возможных последствий предстоящего (вероятного или, если принять концепцию настоящей книги, уже начавшегося) экономического кризиса.

Если в 90-е годы это еще можно было бы списать на последствия засилья мейнстримовской экономической школы и/или жестко тоталитарный характер современных социальных наук, выстроенных под концепции политкорректности, то в последнее время, когда отдельные критические явления американской экономики широко обсуждаются, такое объяснение становится уже явным упрощением ситуации. В предыдущей главе я объяснил причины это явления, и если принять эти доводы за истину, то ответ становится понятным.

Современные западные ученые, как и весь американский истеблишмент, уже давно внутренне приняли концепцию пост-индустриальности американской экономики, они давно мыслят в рамках тех новых, частично реальных, а частично виртуальных феноменов современного американского общества, которые для них олицетворяют построенный ПМ. Признать свою ошибку и полностью перестроить всю систему доводов, всю логику рассуждений, – на это нужно не просто гражданское мужество ученого, это требует еще и выдающейся смелости для борьбы с достаточно консервативными социальными и государственными институтами, незаурядных интеллектуальных способностей и достаточно большого времени. Желающие могут почитать роман Айзека Азимова «Сами боги»: в нем очень выпукло продемонстрированы проблемы, встающие на пути талантливого ученого, который пытается идти против этой машины даже в том случае, если это касается чисто научного, не социальнополитического вопроса!

Более того, это требует (пусть на время) отказаться от базовых основ самосознания американского общества – мессианского по сути права на лидерство в мире, базирующегося на том, что оно построило наиболее адекватное и идейно чистое общество на базе протестантской этики. А если еще учесть, что все эти концепции глубоко, на несколько поколений, эшелонированы в рамках системы воспитания, образования, карьерного движения… В общем, если для европейских ученых это еще можно, хотя и трудно, представить, то для живущих в США, в которых и сконцентрированы на сегодня большинство научных центров, это представляется абсолютно невозможным.

Именно по этой причине не могут американские специалисты признать и ту систему доводов в пользу неизбежности мирового финансового и экономического кризиса, которую построили в последние годы российские экономисты, в том числе автор этих строк. Поскольку тот язык, который выработался в западном научном сообществе, включает в себя логику реальности ПМ в американской действительности, в частности постиндустриальной экономики, как имманентную составляющую.

Ее элементы присутствуют во всех логических построениях, определениях и схемах, причем встроены в них абсолютно намертво и не могут быть выделены (а тем более удалены) в явном виде.

А в описаниях российских ученых (особенно получивших образование в советское время) эта логика, напротив, полностью отсутствует – хотя бы потому, что заменена логикой исторического материализма. Такое мощное несоответствие не дает возможности осуществить буквальный перевод, требуется создание очень сложного метаязыка.

Для очень многих языков (таких, например, как китайский) такие метаязыки абсолютно необходимы и неизбежны, автор этих строк неоднократно сталкивался с крайней сложностью в понимании, например, китайского представления о развитии современной геополитики, даже в изложении такого известного специалиста, как А. Девятов. Но в случае китайского языка создание метаязыка для перевода было вызвано ясно выраженной общественной потребностью, которая для российских экономических теорий полностью отсутствует.

Это хорошо видно, например, у Линдона Ларуша, который вынужден использовать достаточно сложный в понимании и совершенно непредставимый в цифровом описании термин «физическая экономика», поскольку не может себе позволить использовать для описания негативных изменений в структуре экономики совершенно чуждых и откровенно для американского уха устаревших терминов межотраслевых балансов.

Можно предположить, впрочем, что в случае начала крупного мирового кризиса он как раз и станет тем фактором, который стимулирует для американского общества необходимость создания метаязыка перевода современных достижений ряда неамериканских экономистов на язык, доступный и понятный американской элите. А пока невозможно даже предъявить претензии к западным экономистам за то, что они игнорируют работы российских коллег, поскольку последние просто находятся для них за пределами официально признанных научных рамок. Хотя ситуация, судя по всему, все-таки немного начинает меняться, что видно вот по этой книге: «Bretton Woods: The next 70 years» ( https://eml.berkeley.edu/~eichengr/Bretton-Woods-next-70.pdf).