Михаил Хазин - Воспоминание о будущем

Второй – сам ПЭК-кризис всегда начинается тогда, когда внутренние рынки технологической зоны исчерпаны, а сама она не имеет возможности расширяться и/или компенсировать проблемы за счет других зон (как это, например, сделал СССР в начале 70-х годов, начав экспорт дешевой на внутреннем и дорогой на внешнем рынке нефти). И рассматривать кризис имеет смысл только в масштабе всей технологической зоны, а не с точки зрения отдельных стран, которые ее составляют.

Для примера можно рассмотреть самую первую технологическую зону, Британскую, возникшую в конце XVIII в. Она с целью сокращения логистических издержек и контроля за инновационно-технологическим прогрессом создала очень жесткие но, в общем, достаточно разумные и справедливые (со своей точки зрения, разумеется) правила. В частности, запретила промышленное производство в рамках колоний Британской империи, которые должны были стать сырьевой периферией метрополии. Те американские колонии Британии, которые потом стали Соединенными Штатами Америки, производством все-таки занимались, но делали это вопреки британскому законодательству, хотя какое-то время на это в Лондоне закрывали глаза. А так – организация промышленного производства за пределами метрополии была в Британской империи уголовным преступлением.

При этом для поддержания технического прогресса (углубления разделения труда) была придумана специфическая денежная система на основе двух валют: фунт стерлингов – гинея. Первый являлся бумажными деньгами, запрещенными к вывозу за пределы Британских островов, вторая – золотая монета, которая печаталась только в колониях. В результате обеспечить кредит для развития производства в колониях было невероятно сложно (т. е. не только законом было ограничено производство), а привезти с собой домой, после того как сделана карьера в колониях, сколоченный капитал можно было только в золотых монетах. Что, как понятно, обеспечивало устойчивость фунту стерлингов, который, как и все валюты в то время, был привязан к золоту и в котором осуществлялись все производственные инвестиции.

Именно Британская технологическая зона стала первой в рамках капитализма, она первая начала предъявлять миру единую политику, направленную не на интересы королевской семьи или правящей аристократической элиты, а на интересы своего воспроизводственного контура и его главных бенефициаров. Отметим, что во многом это стало возможно за счет возникновения (за 150 лет до появления первой технологической зоны) Вестфальской системы (в 1648 г.), которая перенесла основной политический акцент с аристократических семейств на государства. Но сама Вестфальская система стала возможной только из-за развития капитализма.

На ее примере, кстати, очень хорошо видны границы ядра воспроизводственного контура и его периферии. Последняя не является обязательным элементом для воспроизводственного контура (ядро которого для Британской зоны было очерчено законодательно и включало в себя Англию, Шотландию и Уэльс, т. е. собственно Великобританию), но ее использование позволяет резко увеличить темпы НТП и повысить уровень жизни населения. Что, в свою очередь, увеличивает емкость рынков и темпы окупаемости инноваций.

В случае с Британской технологической зоной периферия (которая включала в себя не только колониальную систему, но и, в части товаров, европейские страны до формирования альтернативных технологических зон) реально обеспечивала рост доходов, что хорошо видно по тому, как на политике Британской империи сказалась континентальная блокада, организованная Наполеоном. Это еще Пушкин писал в Евгении Онегине: «Все, чем для прихоти обильной / Торгует Лондон щепетильный / И по Балтическим волнам / За лес и сало возит нам…» А для Французской империи эта политика была столь важной, что Наполеон на протяжении более 10 лет пытался договориться с Россией о присоединении к этой блокаде и ввязался в войну в 1812 г. исключительно с этой целью. После того как сторонник континентальной политики Павел I был в 1801 г. убит в результате заговора, одним их важных участников которого был посол Великобритании в России.

Отметим, что континентальная блокада для всей континентальной Европы (включая Россию) стала вполне серьезной проблемой, но и в Великобритании она крайне негативно отразилась на экономике. И это показывает, какую важную роль для технологической зоны играют объемы рынков.

Второй технологической зоной могла бы стать Франция. Она уже была к этому готова, особенно с учетом фактического контроля над Испанией и ее колониальной системой после Войны за испанское наследство. Однако Великая французская революция конца XVIII в. создала на этом пути две серьезные проблемы. Первая – земельная реформа (в отличие от политики огораживания в Британии), по которой все крестьяне получили земельные участки, чем сильно был сокращен потенциал свободной рабочей силы. Вторая – Наполеоновские войны, которые очень жестко ударили по потенциалу французской экономики (после поражения Наполеона, разумеется), и Франция в реальности вошла в Британскую технологическую зону.

Разумеется, это вхождение происходило достаточно долго (фактически оно завершилось только во времена Третьей империи, во второй половине XIX в.), но по некоторым моментам заметно было очень хорошо. Например, во всех войнах со времен Наполеона III Франция выступала в коалиции с Великобританией – в противовес Германии. Испания, к слову, вела себя значительно более сложно, хотя она даже не пыталась создать свою технологическую зону.

Отметим, что в полном соответствии со сказанным выше для более или менее полноценной зоны было необходимо иметь сформированные рынки с некоторым минимальным объемом потребителей. Если их меньше, то обеспечить критически необходимое количество технологий и масштаб инновационного процесса становится невозможно. Точнее, в таких малых воспроизводственных контурах прогресс останавливался до того, как они выходили на уровень, сравнимый с масштабом крупных государств или, тем более, уже сформировавшихся технологических зон, и легко поглощались более крупными и, соответственно, более развитыми.

При этом общее количество этих необходимых потребителей росло по мере развития технологий. И если в Англии конца XVIII в., возможно, было вполне достаточно 5-8 млн потребителей для формирования первой технологической зоны, то, скажем, к началу ХХ в. для поддержания воспроизводственного контура технологической зоны их стало необходимо 50-80 млн.

Определить точные цифры, впрочем, тут достаточно сложно, можно ограничиться только общей оценкой, исходя из численности населения соответствующих технологических зон и проблем их развития.