Джордж Оруэлл - Дневники

Стены делаются из земли, которую выбирают на глубине четырех-шести футов либо потому, что эта земля другая, либо потому, что там можно найти влажную, удобную для работы. Она интересного шоколадного цвета, а высохнув, становится светло-розовой, характерной для этого города. Ее выкапывают, смешивают со щебенкой и небольшим количеством воды, закладывают в деревянную опалубку и сильно уплотняют тяжелыми трамбовками. Когда секция затвердевает и держится самостоятельно, делается следующая, и швов не видно: земля схватывается почти как цемент. Говорят, что эти земляные стены держатся по многу лет, несмотря на ливни.

Апельсиновые деревья, растущие здесь на улице, дают несъедобные горькие плоды. Такие используют как подвой для сладких апельсинов.

На некоторых оливковых деревьях здесь растут одновременно и зеленые оливки, и синевато-красные, хотя в остальных отношениях это обычные деревья.

Поверье, что прикоснуться к горбуну к удаче, видимо, существует и среди арабов.

Сегодня в середине дня душная жара, в остальное время прохладнее, но одеться в пиджак захотелось только в половине седьмого. Не было еще такого ясного дня, чтобы увидеть, лежит на Атласе снег или нет.

Вчера утро ветреное и пасмурно, потом довольно сильные ливни. Сегодня дождя нет, но прохладнее и по-прежнему ветрено.

Почему у верблюдов потертости на суставах: они становятся на колени, обычно на камнях и пр. И почти у всех верблюдов здесь стерты спины. Говорят, что верблюдом может управлять только один человек, которого верблюд знает, и ни в коем случае его нельзя бить. Относительно своей величины он везет гораздо меньше груза, чем осел. У некоторых на стертых спинах мухи и личинки, и они их как будто не замечают. Дети тоже обращают мало внимания на мух, сидящих на их болячках и вокруг глаз. Алтей отцвел, и подсолнухи сходят. Первый достигает десяти-двенадцати футов высоты.

В общественных садах распускаются хризантемы. Канны очень красивые, четырех цветов.

Сейчас на горах Атлас снега нет. На закате, когда ясно, горы окрашиваются в замечательный фиолетово-красный цвет.

Лучок, используемый для токарных работ, служит и для сверления. Сверло с цилиндрической деревянной ручкой, в основании которой отверстие, вращают с помощью лучка. Рабочий конец сверла держится устойчиво в заготовке, которую сверлят. Работает как обычная дрель, и очень быстро.

Утром купил двух горлиц. Пара – 10 франков (переплатил), бамбуковая клетка 20х15х20 дюймов – 15 франков. Итого около трех шиллингов. Эти птицы, кажется, легко привыкают к неволе.

Здесь распространен черный дрозд или какая-то очень похожая птица. И домовый сыч или совсем похожая на него. Летучие мыши большие, раза в два крупнее английских.

Теперь темнеет около 6.45 вечера.

Вчера прохладнее. Во второй половине дня гром, а вечером в течение часа дождь. Несколько дней не надевал темные очки.

Еще одна местная ежедневная газета, которую читают здесь, – «Пресс марокен», несколько более правая (во всяком случае, более антирусская и более профранкистская), чем «Пти марокен».

Говорят, что в Марракеше 15 000 войска. Кроме офицеров и сержантского состава, это арабы или негры, не считая подразделений Иностранного легиона [29] Видимо, были и белые подразделения, не только офицеры и сержантский состав. [Примечание Оруэлла.] . К последним явно относятся как к опасным буянам, хотя и хорошим солдатам: им запрещено посещать некоторые районы города без особого разрешения. Арабская кавалерия (судя по знакам различия, 2-й полк спаги) выглядит браво, арабская пехота – не так хорошо, примерно как второсортные индийские части. Много сенегальской пехоты (называются «тиральеры», видимо «стрелки»; значок – якорь [30] Якорь – это артиллерия. [Примечание Оруэлла.] ). Превосходно сложены и, говорят, выносливы. Несут караульную службу в некоторых районах города. Кроме того, негры служат в местной артиллерийской части (не знаю, много ли, но недавно видел на марше батарею крупнокалиберной – вероятно, больше 75 мм – полевой артиллерии с солдатами-неграми. Но они только водители и пр. под началом белых сержантов – не наводчики. Арабов на эти должности не берут, видимо чтобы не научились слишком многому. По слухам, все войска здесь в боевой готовности и могут выдвинуться по первому сигналу. Орудия на укрепленном холме к западу от города держат под прицелом арабский квартал – «на случай беспорядков». Тем не менее местные французы нисколько не интересуются кризисом в Европе и, очевидно, представить себе не могут, чтобы там разразилась война. Никто не бросается за газетами, никто не толкует о войне, если его не навести на эту тему, и в кафе разговоров о ней не услышать. Француз, которого спросили об этом, сказал, что люди прекрасно понимают, что «в случае войны здесь будет уютнее, чем во Франции». Мобилизуют всех, но во Францию пошлют людей из низших сословий. В отличие от Франции, открытие школ здесь не отложили. Твердого представления о размерах здешней бедности нет. Провинция, безусловно, пережила очень тяжелый период из-за двухлетней засухи, и поля кругом, несомненно возделывавшиеся, вернулись в почти пустынное состояние, совершенно сухие и голые, даже без сорняков. Из-за этого многие продукты, например картофель, в большом дефиците. Были большие потоки беженцев из засушливых областей, и французы как-то их поддерживали, по крайней мере продовольствием. Говорят, что на больших пшеничных фермах французов работают в основном женщины и в неурожайные времена они стекаются в город, что приводит к большому росту проституции. Нет сомнения, что нищета в городе жесточайшая, по европейским меркам. Сотни и тысячи людей спят на улицах, и город кишит нищими, особенно детьми. И надо отметить, что это не только в кварталах, постоянно посещаемых туристами, но и в чисто туземных кварталах, где за любым европейцем сразу выстраивается эскорт из детей. Большинство нищих вполне удовлетворяются одним су (двадцать су эквивалентны полутора пенсам). Два показательных эпизода. Я попросил мальчика лет десяти подогнать мне такси и, когда он вернулся с машиной, дал ему 50 сантимов (3 фартинга, но, по здешним понятиям, слишком много). Тем временем вокруг собралось с десяток мальчишек; когда увидели, что я достал из кармана горсть мелочи, набросились на нее с таким неистовством, что раскровянили мне руку. Когда мне удалось освободиться и отдать мальчику его 50 сантимов, другие набросились на него, разжали ему руку и отняли деньги. В другой день я кормил хлебом газелей в общественном саду, ко мне подошел землекоп-араб, муниципальный рабочий, и попросил кусок хлеба. Я дал, и он с благодарностью спрятал хлеб в карман. Невольно возникает подозрение, что в некоторых кварталах люди, во всяком случае молодежь, развращены туризмом и склонны думать, что европейцы баснословно богаты и представляют собой легкую добычу для мошенников. Многие молодые люди, якобы гиды и переводчики, на самом деле зарабатывают какого-то рода шантажом.