Георгий Кублицкий - Гораздо больше, чем река...

От десятилетия к десятилетию Сормовский завод помогал Волге держать свой флот на достойной высоте, а порой и опережать время.

В историю революционной борьбы и в историю мировой литературы Сормово вошло с началом нашего века. На первомайской демонстрации 1902 года сормовский рабочий Петр Заломов, шагнувший с высоко поднятым красным знаменем навстречу штыкам посланной для усмирения солдатской роты, навсегда остался бесстрашным Павлом Власовым, героем горьковской "Матери".

А потом были баррикадные бои 1905 года, боевые дружины, полицейские расправы, приговоры к смертной казни…

В Октябре сормовичи сражались за Советскую власть.

Построили первый танк "Борец за свободу тов. Ленин". Вооружали корабли Волжской военной флотилии. Уходили добровольцами на фронты против Деникина и Колчака. Построили десятки бронепоездов. Показывали нижегородцам пример на коммунистических субботниках.

В 1922 году завод был переименован в "Красное Сормово".

Я привожу эту историческую справку, сжатую, неполную и обедненную, для того, чтобы лишний раз напомнить, как богата Волга и ее берега достославными делами и стойкими традициями. Если бы даже история завода тем и ограничилась, она все равно осталась бы в народной памяти.

Но сормовичи продолжили ее. От пятилетки к пятилетке. Притом с тем же духом новаторства, технического творчества и с той же готовностью к подвигам.

Им досталось тяжелое наследство, которое Алексей Максимович Горький назвал "технически плохоньким". Писатель, знавший Сормовский завод много лет, вновь посетил "Красное Сормово" в 1928 году. Он нашел, что в цехах станки стоят плотнее друг к другу, чем стояли в конце прошлого века. Горький писал:

"Я назвал труд рабочих героическим. Он — везде таков, но наиболее хорошо я видел это в Сормове, где теснота и примитивные условия труда не мешают работникам строить морские шхуны почти голыми руками…"

Писатель ходил по палубам этих шхун, изумляясь "терпению и талантливости рабочих людей Сормова".

Мне посчастливилось знавать сормовских ветеранов. Тихон Григорьевич Третьяков был для меня еще не "Тихоном Третьяковым", режущим волжскую волну кораблем сормовской постройки, но живой памятью завода, хранителем множества заводских историй, которые рассказывал он не всегда охотно — слишком многие его расспрашивали, — но всегда с такими драгоценнейшими деталями, с такими штрихами, живыми и достоверными, что за ними вставало само Время в его стереоскопичности. Я помню удивительные руки, которые находились в постоянном противоречии с неторопливой стариковской речью Тихона Григорьевича. Они никогда не лежали покойно на столе, но как бы выполняли какую-то непонятную работу, что-то переставляли, прилаживали, приспосабливали. Многие жестикулируют при разговоре, помогая своему рассказу. У Тихона Григорьевича жестикуляция скорее мешала следить за повествованием. Я ловил себя на том, что стараюсь понять, каким именно делом заняты руки рабочего человека вот сию минуту, когда рассказывает он, как выглядело Сормово после баррикадных боев…

Осенью 1975 года не застал я в Горьком старого своего знакомого, Николая Гавриловича Курицына. Он только что уехал в санаторий. Но родные рассказали мне, что Николай Гаврилович, которому вот-вот исполнится восемьдесят, по-прежнему бодр и деятелен. На "Сормове" он начал работать до революции, там же, где работали его отец и дед (а вообще-то фамилию Курицыных найдешь в списках первых судостроителей сормовской "Машинной фабрики"). В партию вступил в семнадцатом, партийный стаж у него с апреля, с тех дней, когда другой сормович, Иван Чугурин, "товарищ Петр", с алой лентой через плечо, прямо на Финляндском вокзале по поручению Выборгской организации большевиков Питера вручил вернувшемуся в Россию Владимиру Ильичу Ленину партийный билет.

Николай Гаврилович Курицын в гражданскую ходил на Деникина, с мирными годами вернулся в родной цех. Там и текла его жизнь. Следом за отцом пришли на "Красное Сормово" сыновья, трудятся на заводе по сей день.

"Красное Сормово" в разные годы ставило свою марку на паровозы, вагоны, дизеля, паровые машины, прокатные станы и многое другое. Но все же и в советское время именно Волга и прежде всего Волга оставалась главным заказчиком завода. Строили буксировщики, понтоны, землесосы, пассажирские суда. К открытию канала имени Москвы создали целую флотилию. "Красное Сормово" спустило со стапелей флагманский дизель-электроход "Ленин". Отсюда следом за первыми "Ракетой" и "Метеором" разлетелись по Волге, по другим рекам, по морям корабли на подводных крыльях. Если перечислять все, что сделали сормовичи для Волги, не хватит и нескольких страниц.

Уже давно завод перестроен, реконструирован, технически перевооружен. Немного осталось сормовичей, которые помнят, как Горький выступал на заводском дворе, как рабочие единогласно избрали писателя почетным членом завкома профсоюза. Но разве в каждом из тех, кем гордится сегодня завод, нет наследственных черт, передающихся из поколения в поколение? Тут и грани рабочего характера, и производственные навыки, и даже, если хотите, профессиональные особенности.

Вот возьмите электросварку, профессию Вячеслава Пайщикова. Очень это почитаемое на заводе дело! И так сложилось не сегодня, не вчера. Еще в тридцатые годы завод первым в стране стал широко и смело применять электросварку в речном судостроении. Начал спускать со стапелей целиком сварные корпуса, без единой заклепки. Сначала небольшие катера, потом буксировщики мощностью 1200 лошадиных сил. Дальше — больше, и вот уже из Сормова пошли на Каспий шхуны и танкеры секционной сварки. По тем временам это было настоящей революцией в практике нашего судостроения.

За последние десятилетия завод выдвинул многих выдающихся "мастеров огня", как, по-моему не очень удачно, любят именовать электросварщиков. В годы войны они сваривали корпуса танков Т-34, первую партию которых завод отправил защитникам Москвы в октябре 1941 года, в самые трудные дни обороны столицы.

Вячеслав Пайщиков не застал танков на заводском конвейере. Он увидел сормовскую боевую машину на постаменте, неподалеку от тех цехов, где ее сработали сормовичи. Эта боевая машина одной из первых ворвалась в Берлин. После войны ее вернули заводу.

Когда Вячеслав Пайщиков пришел в цех, завод выпускал речные суда для Волги. Но основным костяком заводского коллектива оставались люди, которые еще жили героическим и тяжким временем, воспоминаниями о ночных бомбежках и скудном пайке, о холодных цехах, о сменах, растягивавшихся едва не на сутки.

И молодые, пришедшие в цеха, проникались ощущением своей причастности к славной заводской истории: именно им поручалось теперь писать ее новые страницы.