Георгий Кублицкий - Таймыр, Нью-Йорк, Африка... [Рассказы о странах, людях и путешествиях]

Альяс Дауд говорит спокойно, но возле глаза нервно подергивается кожа.

Юсуфа Фахеда два года держали в застенках. На суде он сказал: «Мы, коммунисты, являемся врагами империализма и будем бороться с ним». Его повесили в Багдаде вместе с ближайшими товарищами по партии. Когда Фахеду накинули петлю на шею, он успел крикнуть: «Коммунизм сильнее смерти!»

Партия боролась в подполье. Трусы и слабые духом в нее не шли: коммунист знал, что для него готова тюрьма или пуля.

— Народ нам верит, потому что наши люди шли за народ на казнь. — Альяс Дауд смотрит на фотографию человека в кандалах: — А он не дожил…

Меня удивляло в Багдаде обилие новых мостов. Как-то, переехав Тигр по одному из них, мы сразу попали в страшную тесноту переулка. Я спросил, почему к такому хорошему мосту не сделали приличного подъезда.

— Не заплатили, — кратко ответил спутник.

— Кому?

— Тому, кому следовало. Здешние мосты ведь «золотые»: стоят столько, будто их делали не из железобетона, а из золота, Даже цемент привозили из-за границы.

— Так зачем же было строить?

— Министр получил от иностранной фирмы, строившей этот мост, такой подарок, что мог бы уйти в отставку и жить на проценты с капитала.

Он добавил, что другие министры скупали земли в пустыне, а потом утверждали проекты их орошения за счет государства. Кроме «золотых» мостов, строили «золотые» плотины. Они задерживают воду при наводнениях, но эта вода не вращает ни одной турбины в стране, где во многих местах не видели электрического света.

Среди новых зданий Багдада выделялся огромный вокзал. Ему недоставало «пустяка»: настоящей железной дороги. Кто-то положил в карман круглую сумму, а под вокзальными сводами застучали машинки канцелярий.

Во многих кварталах Багдада нет водопровода и канализации, улицы окраин тесны и запущены, почти треть горожан нуждается в жилье. Но Фейсаду II казались тесными не хижины бедноты, а дворец Рихаб. Он строил новый, роскошный.

К этому дворцу меня повел мой новый багдадский знакомый, Он ассириец. В Ираке ассирийцы, армяне, турки, иранцы относятся к национальным меньшинствам.

Зовут моего знакомого Авдеем Ивановичем. Вернее, его зовут Авдышу, но он просил, чтобы я называл его тем именем, которое было у него очень давно, еще во времена нэпа, когда он жил в нашей стране.

Обычно наша память связывает ассирийцев с картинами учебников истории, с грозными воинами древности, с боевыми колесницами, с завоевательными походами.

Однако современные ассирийцы, или айсоры, — народ вполне мирный. Они обитают не только в Ираке, но и в других странах. У нас в Закавказье есть ассирийские колхозы; на ассирийском языке издаются книги. Авдей Иванович жалеет, что я не захватил с собой хотя бы самую тоненькую книжицу…

По стариковской привычке Авдей Иванович рассуждает вслух. «Отчего нельзя — можно», — к месту и не к месту вставляет он. Ему хочется, чтобы гостю было приятно. Он сначала переводил так, что получалось, будто все встречные ужасно однообразно и нудно изъясняются в давней и пылкой любви к русским. Только после моих просьб Авдей Иванович стал переводить точнее и лишь временами сбивался снова на приторную сладость.

Мы с Авдеем Ивановичем много ходили по городу. Обычно выйдя из гостиницы на улицу Рашида и величественным жестом отклонив услуги шоферов такси, углублялись в кварталы Багдада по следам Харун ар-Рашида.

На этот раз идем кривобоким переулком под выступами балконов. Где переулок пошире, там торговля. Товар лежит на разостланных в пыли циновках. Возле торговцев понурые ишаки.

Неожиданно выходим на уличный простор, редкий для городов старого Востока. Эту улицу проломали в бестолковщине и тесноте старой глиняной застройки. Ее покрыли асфальтом, но на ней самые что ни на есть неприглядные домишки. Раньше они прятались внутри кварталов. Некоторые были обломаны наполовину при прокладке улицы. Так и стоят.

— Нури Саид и король ехали вместе, я видел, — бормочет Авдей Иванович. — Король разрезал ленточку, ножницы золотые… Музыка тоже была, без музыки нельзя.

Нури Саид вознамерился увековечить себя в названии этой улицы. Теперь с домов-калек содраны старые таблички с его именем. Отныне это улица Свободы.

Снова углубляемся в лабиринт замусоренных переулков. Сколько мух — и какие! Наши мухи — образец деликатности в сравнении с багдадскими. Эти прямо-таки липнут к тебе, будто тебя намазали смесью клея с медом.

Возле двери каждого дома желобок. Из него течет грязная вода, выливаемая после мытья посуды и прочих хозяйственных дел. Она стекает в канавку посредине улицы, а по ней — к поглощающему колодцу на перекрестке. Так же сочились дома и во времена Харун ар-Рашида. Теперь муниципалитет Багдада обещает столице современную канализацию.

В узком просвете переулка голубоватая глазурь купола знаменитой мечети Гайлани. Вокруг еще купола, высокий минарет, украшенный изразцами. К ограде мечети, занимающей целый квартал, лепятся лавочки, чайные, мастерские ремесленников. В соседних улочках изготовляют медную и глиняную посуду, ткут ковры, шьют седла, чеканят серебро и тут же продают свои изделия.

Авдей Иванович не бывал в мечети Гайлани: ассирийцы исповедуют христианство.

— Много, много религий, — бормочет он. — Ислам, конечно, главная. Кто хочет молиться по-другому — отчего нельзя, можно и по-другому. У багдадских христиан свои церкви. А о езидах слышали? Дьяволу поклоняются. Дьявол-то, по-ихнему, он вроде царя ангелов, только бог назначил ему испытание. Если кто плюнет при езиде на землю, тот ему худший враг, потому что, значит, оскорбил дьявола, который под землей сидит, в преисподней…

Опять сворачиваем в какую-то улочку и оказываемся среди лавок, где в витринах серебро и золото. Это улица ювелиров.

В каждой лавочке-мастерской восседают старцы, похожие на библейских патриархов. Лица самые благообразные, седые бороды по пояс, недостает только посоха.

Но в глазах этих патриархов мирская суета. Бороды прячутся за ювелирные верстачки. Массивные несгораемые шкафы солидно поблескивают никелированными ручками в глубине мастерских.

Интересно, для чего предназначены крохотные браслеты, украшенные десятками золотых горошинок-бубенчиков?

Бородач, заметив интерес иностранца, встряхнул браслет. Бубенчики зазвенели тихо и мелодично, будто рассмеялся кто-то очень маленький и звонкоголосый.

— Пусть веселится сердце отца, — сказал патриарх и добавил деловито: — Тридцать пять динаров.

Браслеты покупают для новорожденных. Когда младенец, играя, сучит ножками, из колыбели несется тихий звон. Но чтобы сердце отца могло возвеселиться, он должен быть обладателем толстого бумажника: браслет стоит столько, сколько крестьянская семья не заработает и за год.