Георгий Кублицкий - Таймыр, Нью-Йорк, Африка... [Рассказы о странах, людях и путешествиях]

— Зато у нас народная беспроволочная связь, — смеется Нури. — В редком квартале нет чайханы, и в редкой чайхане найдутся пустые столики. А за стаканом чая или холодной воды высказывается много хороших мыслей. Там говорят громко, чтобы слышали все.

Нури занимается пропагандой земельной реформы.

— Я хочу на специальном автомобиле поехать по деревням. У нас будет с собой аппаратура. Мы станем записывать разговоры крестьян о реформе на магнитофонную ленту и передавать их потом по радио. Я хочу также записывать народные песни и сказки.

С Тигра доносятся странные звуки, будто неведомая большая птица с силой бьет по воде крыльями. Нури прислушивается:

— Рыбаки. Загоняют рыбу в сети.

Неподалеку от берега загорелся огонек лампы вроде нашей «летучей мыши». Блики задрожали на темной воде, осветили до тех пор невидимую лодку, белые фигуры рыбаков.

— Пора, — говорит Нури. — Патрули уже вышли на улицы, скоро комендантский час.

Рыбаки гребут к берегу. На мосту почти не видно прохожих. Площадь пуста, железные шторы закрыли витрины на улице Рашида. С полуночи до утра выходить на улицу запрещено. Город патрулирует армия.

….На следующий день Багдад встречал Муллу Мустафу аль-Барзани, одного из руководителей антиимпериалистического восстания курдов. В Ираке их около полутора миллионов.

Я много слышал о Барзани. Говорили, что еще мальчишкой он сражался против турок и в те годы, когда другие сидели за партой, узнал тюремную решетку. Потом его ссылали англичане. Он снова тайком возвращался в родные горы на севере страны, чтобы продолжать борьбу.

Барзани провел долгие годы за границей, но его хорошо помнили. Под окнами гостиницы, где он остановился, собралось множество людей. Большинство пришло в национальной курдской одежде: чалма с бахромой, мешковатые брюки, суженные у лодыжек, несколько раз обернутый вокруг талии широкий матерчатый пояс, за которым нож, пистолет и трубка.

Барзани вышел на балкон в темно-синем костюме обычного европейского покроя. Он выглядел очень взволнованным и прикуривал сигарету от сигареты.

Через вестибюль толпа прорвалась в садик на берегу Тигра. Барзани подняли на стул посредине тесного людского круга. Он поднял руку:

— Друзья, разрешите мне передать вам привет от ваших братьев курдов, которые много лет были в эмиграции. Мы вернулись, чтобы работать вместе с нашими братьями и защищать нашу родину. Да здравствует братство арабов и курдов!

Толпа, словно наэлектризованная, скандировала лозунг арабско-курдской дружбы:

— Арабия — Курдия! Арабия — Курдия!

И затем много раз подряд:

— Яыш, яыш, яыш!

Это можно перевести, как «да здравствует!». Буквально же возглас означает «жизнь».

Над головами взметывались руки, сплетенные в рукопожатия.

После революции временная конституция республики объявила, что арабы и курды объединены в одной стране. Курды впервые за долгую историю их жизни в Ираке были названы полноправными гражданами.

Небо над рабочими окраинами Багдада не замутнено дымом фабричных труб. По числу заводов он, наверное, на одном из последних мест среди больших городов мира. Тем, кто хозяйничал в Ираке, нужен был рынок для продажи привозных товаров.

На окраинной улице Омара — гаражи, склады, кустарные мастерские, лавчонки и харчевни. Был час обеда, и рабочий люд закусывал чем бог послал.

А бог пока не очень щедр к труженикам. Хорошо, если утром к лепешке с помидорами удастся добавить горсть фиников и стакан чая. Неплохо похлебать и «лабан» — простоквашу из молока буйволиц, овец или коров. Подают ее в больших чашах на пять-шесть человек, и тут уж не зевай, если не хочешь остаться голодным!

В Ираке не скажут: «Дешевле пареной репы». Пареной репой торгуют повсюду, но она не так уж дешева, и босоногие ребятишки только облизываются у лотков с этим лакомством.

Я и мой друг завтракаем в уличной харчевне, где подают «пачу». Под огромным закопченным котлом рвется из нефтяной форсунки пламя. В котле булькает варево из бараньих голов и ног. Запах вареного мяса дразнит аппетит.

Хозяин заведения наливает нам в миски суп, кладет туда по кусочку мяса и крошит лепешку. В углу ест «пачу» молодой парень в комбинезоне. Хозяин шепнул ему, что мы «ру-си», и парень не сводит с нас глаз.

Через несколько минут наши миски стоят рядом. Парня зовут Абдуль. Он работает жестянщиком. В мастерской их двенадцать человек. Почти все — члены отрядов Народного сопротивления.

Глаза у парня блестят:

— Они злобствуют, но мы сильнее!

«Оки» — это все, кто мешает народу: империалисты, предатели, заговорщики, жулики.

Абдуль живет в сарифе на окраине. Он еще не женат, но теперь женится непременно. Он верит, что скоро будет жить лучше, гораздо лучше.

Абдуль не коммунист. Но он считает коммунистов хорошими людьми. Это храбрые ребята, они не боялись пуль старого пса Нури Саида и всегда первыми шли на демонстрациях. Нури Саид боялся коммунистов и убивал их за то, что они были против империалистов.

Пора уходить. Абдуль непременно хочет заплатить за нашу «пачу», хотя, может быть, это лишит его возможности прийти сюда завтра. Мы протягиваем деньги. Абдуль — тоже, но хозяин делает зверское лицо:

— Пусть монеты гостей останутся в карманах, не сердите меня!

Абдуль провожает нас до особнячка на углу, над которым горят золотые буквы вывески Коммерческого банка. Серый тяжелый особнячок гордо высится над лавками, где торгуют большими глиняными сосудами для фильтрации грязной речной воды. Банк хвастлив: на вывеске крупными буквами написано, что его капитал — ровно миллион, ни динаром меньше. Решетки на окнах такие, будто этот миллион лежит в мешках внутри помещения.

— Вон там, за углом, большой дом. Правительство отдало его под школу. Снимите, пожалуйста, пусть в Москве узнают!

Мы пошли к школе, но, должно быть, не туда повернули. Нигде не было видно больших зданий.

Неподалеку, возле спущенных железных жалюзи магазина, на стульях и на тротуаре сидели парни, по виду старшие школьники и студенты.

Они спорили о чем-то. Один поднял руку, требуя внимания, и отчетливо прочел несколько фраз из книги, которую держал в руке.

Воспользовавшись паузой, мы попросили показать дорогу. Парни окружили нас: «Руси! Руси!» Дергая меня за рукав, подросток с глубоким розовым шрамом на щеке твердил, сверкая глазами:

— Можно будет в Москву? Да? Да?

Парень с книгой выждал, пока страсти немного улеглись. Тогда он протянул книгу и, показывая на обложку, сказал просто:

— Ленин.

Студенты рассказали о своих товарищах, погибших за дело народа. Рашид Аладхами был застрелен полицейскими, Мусу Сулеймана казнили, Шемран Олуен был убит на демонстрации, Наджи аль-Семани и Аль-Джали погибли, участвуя в студенческих протестах против политики Нури Саида.