Денис Терентьев - Молоко без коровы [Как устроена Россия]

В поселке Выша (Рязанская область) Свято-Успенский женский монастырь докопался до бывшей узницы концлагеря Ирины Поповой. Набожная женщина продала родительскую квартиру в центре Симферополя, купила в Выше дом с садом, чтобы прожить остаток жизни в благодатном месте. Ей тогда в голову не приходило, что в России опасно иметь собственность рядом с монастырями. В 2010–2011 гг. землю населенных пунктов перевели в категорию федеральных земель и «захватчикам», как называют теперь собственников примыкавших к монастырю участков, посносили сараи, гаражи, даже туалеты. Поповой вырубили сад, вынуждая продавать дом втрое дешевле рынка. Похожую схему выживания мирян я наблюдал у «святых мест» на Валааме и в Соловках. Жительница Валаама Варвара Сергеева написала патриарху Кириллу открытое письмо: ее с онкобольным сыном выселяют в Сортавалу, в зараженную грибком каморку. Владыка не ответил.

Показательно, что нигде церковь не отступилась, даже если ее репутация выглядела чернее рясы. Вроде бы из чисто политических соображений имело смысл оставить детей в покое. И уж точно не обижать живых ветеранов войны, когда полстраны выходит на «Бессмертный полк». Однако православное духовенство снова стало сословием, и привилегий у него сегодня больше, чем при царях.

Однако закон о реституции – это лишь инструмент, который не будет работать сам по себе. И важно понимать причины, по которым светские чиновники стесняются отказать церкви. После публикации закона при всех российских министерствах возникли комиссии для рассмотрения обращений религиозных организаций, которые присмотрели себе что-то из министерского имущества. Потенциально самая богатая добыча – в Министерстве обороны, на балансе которого невероятное количество земли и недвижимости. В 2014 г. я изучал в здании Генштаба историю обращений некоего игумена Бориса (Тулупова) из деревни Николо-Малица (Тверская область), который был близок к тому, чтобы выселить целую воинскую часть с Борихиного Поля – территории около 6 га в черте 420-тысячной Твери.

Когда-то здесь располагался Успенский Желтиков монастырь, закрытый большевиками и полностью разрушенный в войну. В Минобороны батюшке так поначалу и объяснили: передавать, по сути, нечего. А вот часть с резервуарами для ГСМ переводить накладно. В администрации Твери тоже отнеслись прохладно. Ведь не представлено убедительного бизнес-плана возрождения монастыря, а значит, после получения земли полетят новые обращения: дайте денег на благое дело.

Но деревенский священник оказался хватким и креативным. В федеральные министерства, Госдуму, администрацию города пачками пошли «благословления» из епархии и «письма верующих», вплоть до грамматических ошибок повторяющие воззвания батюшки. Где-то игумену Борису удалось добиться ответа со словами поддержки кого-то из парламентариев – и вот уже его новые письма запестрели фамилиями православных политиков. По переписке видно, как прогибается позиция тверских чиновников: от равнодушного перевода стрелок на Минобороны поначалу до «всемерно поддерживаем» впоследствии. Я тогда предположил, что и военным вскоре надоест отписываться и подставляться: им проще перевести часть. Но я и представить себе не мог, что военный прокурор выйдет в суд против Министерства обороны на стороне епархии! И вот в 2019 г. областной комитет по охране историко-культурного наследия оформляет «вновь взятые под охрану территории и постройки Желтикова монастыря». А предприимчивый игумен Борис дорос до секретаря Тверской епархии.

Старший партнер адвокатского бюро «Славянский правовой центр» Анатолий Пчелинцев рассказал СМИ, что РПЦ претендует приблизительно на тысячу объектов недвижимости в Москве [17]. Якобы интересы церкви обслуживает группа юристов, получающая долю за каждое возвращенное здание в случае его коммерческого использования. Получается, светская власть за счет бюджета переселяет жильцов дома, в котором сто лет назад была чайная для паломников, и отдает его «пострадавшей» религиозной организации, которая тут же сдает его в аренду под офисы? Где тут логика и государственное мышление? Так церковь может потребовать землю, на которой вместо храмов давно стоят жилые здания, институты, станции метро.

Образно говоря, церкви удалось запустить процесс, обратный российской традиции, – сегодня из пушек отливают колокола, а не наоборот. Поскольку централизация власти не может обойтись без групп интересов, обеспечивающих ее стабильность, РПЦ сумела стать одной из наиболее влиятельных групп. Хотя ее реальный вклад в стабильность вертикали сомнителен.

РПЦ удалось расширить городские общины. Как отмечает религиовед Николай Митрохин, сегодня типичный посетитель православного храма – это уже не бабушка-крестьянка, а бухгалтер или владелец мелкого бизнеса. В общинах много студентов, женщин в возрасте за 40 лет, нередко с дочерьми, частично интеллигенции, частично служащих. Но борьбу за основную массу городского образованного среднего класса церковь проиграла. И здесь ей аукнулись скандалы с патриаршими часами и квартирами, «дорисованной» на фотографиях паствой, преследованием Pussy Riot и безжалостной реституцией.

Митрохин сравнивает РПЦ с Российским футбольным союзом: «Подобные корпорации продают свой патриотизм государству, а взамен хотят получить деньги, защиту от конкурентов и поддержку во внешней деятельности за пределами страны. Государство считает, что контролирует все эти организации, но задачи от его имени формулируют лоббисты этих же крупных социальных структур. И получается, что, раздавая деньги, государство фактически ничего не получает, кроме лояльности и внешней поддержки» [18]. Социологи не нашли никакой статистической зависимости между числом православных приходов и голосованием за партию власти. Совсем никакой.

Психологи Принстонского университета прославились своим экспериментом. Приходят они к соседствующему с альма-матер священнику: дескать, святой отец, есть возможность прочитать студентам лекцию о добром самаритянине, который в Библии помог избитому и ограбленному путнику. Только идти надо прямо сейчас и быстро – пять минут до пары. Священник семенит ногами по гулкому университетскому коридору и натыкается на окровавленного студента, который упал с лестницы, сломал ногу и умоляет ему помочь. Что это загримированный актер, святой отец, конечно, не в курсе. И перед ним встает мимолетный выбор: бежать на лекцию о добром самаритянине или самому стать им. Эксперимент был многократно повторен, а результат впечатляющ: лишь 10 % священников остались помочь [19].

Можно только гадать, как повели бы себя в аналогичной ситуации православные батюшки, торопясь на зов митрополита или главы района. Но возросшее влияние церкви, как выясняется, нравится не всем головам нашего державного орла. Одна на официальное православие делает ставку, поскольку верит в его охранительную функцию: успокаивать массы и профилактировать бунты. А другая трезво оценивает влияние религии, например, в большом спорте. Ведь не секрет, что результаты наших спортсменов по сравнению с советскими временами стали не очень. А добытые на Олимпиаде медали – это тоже скрепа. В Университете физической культуры еще в 2000-е гг. начаты исследования под руководством известного сектоведа профессора Ирины Шемет. Результат предсказуем – у истово православных спортсменов показатели примерно на четверть хуже.