Денис Терентьев - Молоко без коровы [Как устроена Россия]

Исторически светская власть и православная церковь всегда были естественными союзниками. Крещение Руси, запущенное в 988 г. киевским князем Владимиром, было актом политической воли правителя. «Путята крестил мечом, а Добрыня огнем» – вот что прочитал о крещении Новгорода в Иоакимовской летописи, ныне утраченной, историк XVIII века Василий Татищев. Церковная реформа XVII века, известная как Раскол, также была активирована сверху и не имела ничего общего с европейской Реформацией, потребность в которой вызрела по мере развития гражданского общества.

По сути, в допетровской Руси патриарх был второй фигурой в государстве после царя: иногда марионеточной, иногда обладавшей реальной властью. Петр I прекратил эти метания, упразднив патриаршество и поставив духовенство в один ряд с прочими служилыми сословиями. Священный Синод управлялся назначаемым императором обер-прокурором и помещался в одном здании с Сенатом, как обычное государственное учреждение. Знаменитая уваровская триада «Православие, самодержавие, народность» отводила церкви ключевое место в деле профилактики революций.

Историки много спорят о влиянии Синода на русскую жизнь до 1917 года. Но совершенно очевидно, что церковь не справилась со своей охранительной функцией: серия революций разрешилась Гражданской войной и созданием Советского Союза. При этом в многотысячных крестных ходах по улицам Петербурга и свержении династии участвовали одни и те же народные массы. Церковь не сумела сплотить сколько-нибудь значимые силы ради сохранения стабильности, даже Белое движение обошлось без традиционного «За веру, царя и Отечество». 1920-1930-е оказались для церкви, вероятно, самыми мрачными, но во время войны Сталин вернул ей многие утраченные функции. А о послевоенном периоде известен анекдот, в котором священник угощает в купе попутчиков курочкой, сальцом и самогоном: «А вы не пробовали отделиться от государства?»

Однако после 1987 г. наметился новый этап сближения церкви и государства: богослужения стали показывать по телевидению, правительственный Совет по делам религий отменил нормативные акты, ограничивавшие деятельность церковных приходов, с пафосом отметили 1000-летие крещения Руси. Первый президент России Борис Ельцин в конце 1991 г. подписал распоряжение «О возвращении Русской православной церкви строений и религиозной литературы». А представители РПЦ всегда поддерживали Ельцина: и во время непопулярной войны в Чечне, и в ходе президентских выборов 1996 г., когда перспективы переизбрания выглядели безнадежными.

Большой вопрос: стало ли православное вероисповедание точкой самоидентификации россиян после крушения коммунистических идеалов? Впервые социологи попытались определить долю верующих в масштабе страны в конце 1980-х. Получилось 16–19 % христиан, мусульман, буддистов, вместе взятых, на 70 % неверующих. Но уже к 1993 г. 69 % мужчин и 82 % женщин стали набожными. Директор «Левада-центра» Лев Гудков говорит, что рост числа верующих в разы за одно поколение объясняется именно этно-конфессиональной идентичностью [8]. Православие стало безусловной привязкой к гордости за принадлежность к русскому народу наравне с Черноморским флотом и полетом Гагарина в космос.

Как выразился в 2007 г. писатель Виктор Ерофеев, православная церковь обеспечила правящую элиту национальной идеей, которую власть искала еще со времен горбачевской перестройки: «Церковь пытается предложить новую антиевропейскую утопию, опасную для модернизации России и отвергаемую частью интеллигенции. Основной постулат: русские ценности отличаются от западных. Человек не является мерилом всего, он служит Церкви и Государству» [9]. И это тоже важный вклад в накачку державности.

Однако уже в начале 2010-х выяснилось, что духовные поиски россиян могут быть глубоко индивидуальны и сложны, а потому не вписываться в прокрустово ложе основных конфессий. В 2012 г. исследовательская служба «Среда» и фонд «Общественное мнение» завершили масштабный проект «Атлас религий России», давший неожиданные результаты. Православных в лоне РПЦ среди взрослых россиян оказался 41 %. 13 % вообще не верят в Бога, но самое интересное – это 25 %, которые верят, но конкретную религию не исповедуют. Не менее любопытны 4,2 % христиан, которые не принадлежат ни к православию, ни к католицизму, ни к протестантизму. Это, кстати, 6 млн человек, больше населения Петербурга. Еще 2 млн человек – это православные, не относящие себя ни к РПЦ, ни к старообрядцам [10]. Кто-то может подумать, что в этих цифрах спрятались какие-то злые сектанты. Но на деле такие люди редко объединены в общины, а свои взгляды сформировали в ходе чтения, размышления и дискуссий. Кстати, такой подход вполне в духе русской интеллигентской традиции: еще Бердяев называл неверие формой религиозной борьбы.

Один из создателей «Атласа религий», ведущий научный сотрудник Института Европы РАН Роман Лункин отметил, что политики и церковные иерархи с большой неохотой признаются, что общество под ними – уже не монолит: «Внутри паствы РПЦ возникают полюсы колоссального взаимоотталкивания. Патриарх Кирилл уже не просто олицетворение традиции, каким был Алексий II, а поп – фигура, подвластная критике общества» [11].

К моменту избрания в 2009 г. патриархом архиепископ Смоленский и Вяземский Кирилл (Гундяев) имел репутацию современного либерального интеллектуала: увлекался горными лыжами, вел программу «Слово пастыря» на Первом канале, выступал перед публикой рок-концертов и не чурался католиков. При этом Кирилл, как пишет Михаил Зыгарь, был давно и хорошо интегрирован в чиновничью элиту и, как выражались в администрации президента, «проявлял невиданную активность», то есть выражал готовность помогать Кремлю в достижении политических целей. Православие стало по факту официальной идеологией, способом зацементировать путинский электорат [12].

Вместе с тем именно при Кирилле у РПЦ обострились репутационные проблемы, которые оттолкнули от церкви большое количество людей. В 2010 г. страна впервые содрогнулась от скандала с принуждением к участию в крестном ходе в честь Дней славянской письменности. Колонна в Москве собрала около 40 тыс. человек, ее костяк составили студенты вузов, мобилизованные деканатами при помощи угрозы недопуска к сессии. Церковь не ответила на критику и не посчитала нужным менять подходы. 100-тысячный крестный ход по центру Петербурга, посвященный переносу мощей Александра Невского, освещался журналистами словно аналог первомайской демонстрации: есть колонны от каждого района, от комитетов Смольного, от вузов, колледжей, воинских частей. По советской традиции, необходимо отмечаться у старших, а за неявку можно схлопотать прогул.