Денис Терентьев - Молоко без коровы [Как устроена Россия]

Москву мало волнует, что перспективы развития при такой системе неважные. Ведь не всякий инвестор пойдет в регион, где надо платить налоги вперед и где могут запретить варьировать цену. И где вместо закона и судов – царское слово и настроение. Но Кремль уверен в одном: после «Зимней вишни» успокоить народ можно было, только дав ему справедливость.

Услышав, что «слетел» сам непотопляемый Тулеев, рассерженный Кузбасс примолк, словно на его глазах рухнула Вавилонская башня.

Мудрец Михаил Жванецкий гениально сформулировал: «История России есть вечная борьба невежества с несправедливостью». Невежество всегда считает несправедливым не вполне равномерное распределение доходов: в советские времена зависть, доносы и даже бытовые убийства вполне могли быть порождены разницей в зарплате в 10 рублей. Хотя родоначальник консерватизма Эдмунд Берк утверждал, что там, где нет собственности, нет и справедливости. Но российские школьники даже имени Берка никогда не слышали.

Наука построения легитимности власти вокруг иллюзии справедливости ковалась с античных времен. Платон полагал, что справедливость – это когда каждый занят своим делом и не лезет в чужие дела. Она же есть идеал государства. Свободные граждане не платят налогов, но обязаны защищать родину с оружием в руках. Но даже в 360-е годы до нашей эры Платон понимал, что такое устройство подходит только для полисов с населением максимум 100 тыс. человек. Ни у Платона, ни у Плутарха или Тацита нет термина «распределительная справедливость». Хотя уже в Древнем Риме практиковались регулярные раздачи бедноте не только хлеба, но и денег.

В документах социалистического Интернационала справедливость названа главной ценностью наряду со свободой и солидарностью. Однако за речами о социальной справедливости мы находим окрепшие ростки ограничений и дискриминации. В 1971 г. американский политолог Джон Ролз вывел даже «теорию справедливости» из двух пунктов. Индивиды имеют равные права, в том числе могут распоряжаться своей собственностью любым удобным способом. И в то же время неравенство может быть допустимо лишь при условии, что это выгодно всем. Теория выглядит попыткой сесть одной-единственной задницей во встречные поезда. Однако Ролз всего лишь чутко уловил веяние эпохи. Ведь, с одной стороны, западное общество стало богатым благодаря предпринимательской свободе – и это еще не забылось. Но с другой, молодежь пыталась сформировать собственные ценности на основе рок-музыки, наркотиков и марксизма – и им очень хотелось подыграть.

Ролз со своей теорией выглядел еще относительно адекватно на фоне других мыслителей эпохи, предлагающих забористые коктейли из рынка, буддизма, маоизма и гедонизма. Постепенно справедливость стала пониматься как комплекс усилий, направленных на снижение пропасти между богатыми и бедными. Дошло до того, что министр финансов Германии Пеер Штейнбрюк утверждал, будто «для высокоразвитых обществ соблюдаемая справедливость есть предпосылка для успешных реформ и устойчивого экономического роста» [5]. Но ничего подобного в реальности не происходит. Скорее, стремление обеспечить справедливость снижает конкурентоспособность страны в условиях глобализации.

Социальная защита докатилась до того, что 40-летний норвежец может два года получать три четверти зарплаты, сидя на больничном в связи с депрессией. В Дании полвека назад феминистки отказывались платить за проезд в автобусе более 80 % цены билета: дескать, женщинам меньше платят за работу. Это привело к созданию целого Министерства равноправия, которое сегодня констатирует: две трети трудоспособных граждан Дании заняты либо в исключительно мужских, либо в женских профессиях. 77 % женщин занимаются рутиной в бюджетных организациях, офисах социальных и медицинских служб. А 63 % мужчин доминируют в частном секторе, где больше креатива и риска. Отсюда и разница в оплате труда, которую огромные «выравнивающие» налоги сократили до 12–19 % [6]. И хотя раздосадованные феминистки регулярно спиливают голову у бронзовой Русалочки (одного из символов Копенгагена), никаких правовых препятствий для женщины заняться предпринимательством не выявлено.

Погоня за справедливостью породила на Западе сотни левых партий, периодически формирующих правительства и парламентское большинство. Почему чернокожий иммигрант, 10 лет живущий на пособие, не может получать бесплатно медобслуживание такого же качества, что и местный фабрикант? Голосуйте за нас, и мы пробьем на это бюджет! Почему банки не дают ипотеку безработным? Голосуйте за нас, и мы их заставим! Из столпа общества, который дает заработок семьям тружеников, предприниматель опять превращается в эксплуататора. Общественный контроль за ним, начатый антитрестовыми актами Шермана в конце XIX века, сегодня дошел до того, что трейдера может разорить и даже лишить свободы одно только подозрение в использовании инсайдерской информации. То есть, если он купил какую-то компанию, узнав от ее сотрудника, что фирма получила крупный госзаказ.

Никого уже не удивляет, что старушка, которая поставила на торпеду в автомобиле стакан кофе и дала по газам, отсудила у «Макдоналдса» 2 млн долларов за свои ожоги. И если это кажется нормальным в капиталистических США, то что уж говорить о постсоветском обывателе, воспитываемом в духе классовой ненависти. Разница в том, что на Западе партии социалистического толка реально создали что-то вроде «общества всеобщего благосостояния». Хотя и ценой снижения стимулов для креативного класса. И чаще всего, в долг. Но в России за имитацией борьбы с олигархами даже тени социального государства не возникло. Наоборот, активно разрушалась советская система бесплатного образования и здравоохранения. Главный же фокус в том, что российским властям при этом удается поддерживать свой рейтинг именно борьбой за справедливость.

Пикалево – 20-тысячный городок на юго-востоке Ленинградской области. Но до Петербурга от него очень далеко – по трассе около 300 километров. А если уйти от трассы на север, то попадешь в глухомань под стать сибирской: лесовозные дороги, окающий говор аборигенов, резные палисады на разваливающихся серых избах. Судьба Пикалево изменилась в 1930-х, когда неподалеку нашли солидные залежи известняков и глин. Цементный завод, который достроили аккурат к 1941 г., вызвал приток пролетариата. Позднее к югу от Пикалево обнаружили бокситы – возник глиноземный завод. Уже при Брежневе в городе построили два завода по производству соды, поташа и пластмасс, которые составили вместе с предприятиями соседних Тихвина и Бокситогорска крепкий промышленно-добывающий кластер посреди лесов и болот. Многие из этих заводов составляют единый производственный цикл, то есть друг без друга им никак.