Денис Терентьев - Молоко без коровы [Как устроена Россия]

Чтобы добраться к 11 часам на Большую аллею с юго-запада Петербурга, работающий пенсионер Хорев заводит будильник на 8 утра. После завтрака семь остановок на автобусе и еще одиннадцать – на метро с пересадкой. Наконец, от станции «Черная речка» полуторакилометровый пеший бросок до поляны. Раздевалок и буржуйской роскоши вроде душа здесь нет. Можно бросить сумку в машину кого-то из партнеров, но переодеваться все равно придется под деревом, стоя одной ногой на газетке. Для многих 40-летних менеджеров такая нагрузка уже является предельной. Хотя матч-то еще и не начинался.

Хорев поясняет: «Я сам себя спортсменом не считаю. Зарядку не делаю, в секции со школы не ходил, вес у меня за сто. Игра в футбол на Каменном острове не ограничена во времени, каждая партия длится до пяти мячей. Обычно выходит от двух до трех часов. Дождь или мороз не является причиной для отмены матча, разве что весной разок спрятались под дерево, когда град лупил стеной. Зимы в последние годы мягкие, в минус 20 мы еще играем. Да, большинство из нас купается или хотя бы моется после игры в Неве с апреля по сентябрь».

Этот сказ не про секту моржей или бегунов, помешанных на здоровье, которые «и в дождь, и в зной». На Каменном нет трезвенников, в хорошую погоду желающие остаются на «третий тайм». Хотя народ разных интересов и достатка: кто-то на метро приезжает, кто-то на «Лэнд Крузере». Иной раз, разругавшись по ходу игры в хлам, в следующее воскресенье мужики собираются с чистого листа, пожимают руки, даже не разбирая, кто таки был больше неправ неделю назад.

У пожилых футболистов есть проблемы посерьезнее, чем лень, мигрень или какая-то жалкая гипертония. Главный враг половины команды – суставы, особенно колени. Еще 20 лет назад Валерий Петляев так любил футбол, что играл чуть ли не каждый день – и с молодыми, и со старыми. Его предупреждали, что так частить нельзя, но жить ведь всегда хочется сегодня, а не когда-нибудь потом. На данный момент Петляев перенес инфаркт, инсульт и две операции, ему поставили искусственные коленные суставы на обе ноги и советовали ходить пешком не более часа. А он вернулся на поле: «Я понимаю все последствия. Но завтра будет завтра. Да и чего мне бояться в 66 лет!»

Самый молодой в команде 43-летний моряк Михаил Соколов говорит, что ни у кого не видел даже щитков на ногах, хотя молодые футболисты нынче экипируются, как хоккеисты: «Но, наблюдая, как бьются послевоенные поколения, я лучше понимаю, почему мы победили в той войне. И почему Союз выиграл две трети Олимпиад без глобальных допинговых скандалов. Богатыри – не мы».

В конце 2010-х российская власть уже не скрывает, что ее идеал – апгрейд Советского Союза. Конечно, полную занятость при рыночной экономике не обеспечить, цены не зафиксировать, а образование и медицина давно не являются бесплатными. Но все же две трети медицинских услуг по-прежнему предоставляется бесплатно, а более 30 млн россиян получают зарплату в бюджетных организациях. Можно без спроса ездить за границу, иметь там собственность, заниматься предпринимательством. Но в судах 99 % приговоров по-прежнему обвинительные, Госдума все больше напоминает брежневский Верховный Совет, а с Западом возобновилась холодная война.

Но не просчиталась ли власть, поставив все фишки на советскую закваску подданных? Ведь чтобы ставка сыграла, в их крови должна присутствовать не только сентиментальная ностальгия по Гагарину, олимпийским победам и грозным воинским парадам. Нынешние 30-летние должны быть ментально похожи на своих отцов и дедов с их застольной культурой, производственными драмами и словом «надо». А этого как раз не наблюдается! У многих старичков с Каменного острова есть сыновья и внуки, но никто из них не пожелал продолжить славную воскресную традицию, идущую с 1940-х годов.

Если посмотреть результаты свежих социологических опросов, то может показаться, что они проведены в Союзе. «Левада-центр» зафиксировал максимальное с 2014 г. число россиян, считающих, что присоединение Крыма принесло России больше пользы, чем вреда, – 70 %. Одобряют присоединение 86 % опрошенных, причем этот показатель стабилен на протяжении 4 лет. Хотя эйфория «русской весны» давно прошла, а факты о разворовывании дотаций в Крыму не являются табу для СМИ. В то же время отмечен рост позитивных ассоциаций, вызванных деятельностью КГБ. В январе 2018 г. чекистов ассоциировали с репрессиями вдвое меньше россиян, чем в 1997 г. (12 %), а с разведкой и защитой интересов государства – вдвое больше (41 %) [12]. По словам ведущего научного сотрудника Института социологии РАН Леонтия Бызова, более 60 % респондентов связывают проблемы страны с деятельностью внешних врагов России (США, ЕС или пятой колонны) и лишь 30 % – с внутриполитическими аспектами [13].

По данным фонда «Общественное мнение», две трети россиян поддержали бы возвращение смертной казни. А 88 % верят, что наша армия способна обеспечить безопасность страны от любого противника [14]. 66 % опрошенных ФОМ считают, что срочная служба – это школа жизни для мужика. 75 % россиян за стабильность, которая важнее реформ. Целых 81 % негативно относятся к США, 55 % – к Украине. 42 % населения поставили Сталина на первое место в ряду величайших людей страны, хотя в конце перестройки так считали лишь 8 % сограждан. И все это вроде бы говорит о стабильности российской власти, эффективности пропаганды и тоске по «сильной руке», которая отмечалась и при Советах.

Первые попытки замерить и обобщить информацию, что есть советский человек, относятся к 1989 году. Тогда социолог Юрий Левада сформулировал тезис, что Союз разваливается по мере ухода поколений 1920-1940-х годов рождения, для которых в понятие «советский» вкладывались смыслы «новый», «передовой», «независимый», «морально устойчивый» [15]. А молодежь застойных десятилетий была уже прозападно ориентированной. Но замеры 1994 г. показали, что советский человек никуда не исчез. Оказалось, что демократические преобразования большинство россиян считают «бардаком», предпринимателей – «ворами», а вместо благополучной европейской страны с растущим уровнем доходов видят Россию сильной державой, от которой многое зависит в мире. Левада был вынужден пересмотреть свою идею «уходящей натуры». Он объяснял: появляющиеся у молодежи тренды должны пройти притирку с государственными институтами. А те не изменились: спецслужбы обеспечивают кадры и структуру управления, власть не подотчетна обществу, система образования консервативна, суды работают на защиту интересов власти [16].

Историк Сергей Ачильдиев предлагает такое объяснение: «Левада характеризовал «советского человека» как созданного из системы запретов, а не мотивации к достижениям. Но как же тогда передовая советская наука, культура, полеты в космос и первые места на Олимпиадах? Социологи часто преувеличивают влияние государства на жизнь людей. Одним из плюсов советской системы была возможность заниматься своим делом, не доказывая каждые 20 минут свою эффективность. Никто не требовал от математика выйти на самоокупаемость, иначе его кафедру через полгода закроют. При всех гонениях на инакомыслие, врач мог оперировать, а писатель писать. Кто-то скажет: посмотрите, какую ахинею публиковали в советских литературных журналах. Но эта ахинея часто была этапом роста мастеров, которыми мы теперь гордимся. А если бы не широкий ассортимент тех журналов, они бы и писателями стать не решились. Выбирая сферу деятельности, человек чаще исходил из своих природных склонностей и реже из предполагаемого дохода, находящегося в диапазоне 150–200 рублей. Главный нынешний страх потери работы, статуса и куска хлеба, боязни не прокормить детей и не найти денег на операцию для родителей, советского человека практически не тревожил. И ностальгия по СССР, которую испытывают многие россияне, связана с этим ощущением определенности, а не с бытовым комфортом и местом страны в мире, которое в реальности мало кого беспокоило».