Александр Эткинд - Природа зла. Сырье и государство [litres]

В петрогосударствах народ зависит не от собственного труда, а от благотворительности, оказываемой или не оказываемой ему элитой. Обе стороны в таких обществах зависят от внешних сил, и торгуются они не между собой, а с кем-то другим – может быть, с Богом. Природа, случай или другая сила распорядились так, что нефть связана с религией: согласно Россу, исламские страны (определяемые как государства с большинством мусульманского населения – 23 % стран мира) обладают 62 % запасов и экспортируют больше половины мировой нефти; eщe 5 % запасов принадлежит стране с православным населением. Связана эта география и с идеологией: четверть добываемой нефти сосредоточена в трех постсоциалистических странах (Венесуэла, Россия, Казахстан). Только религиозно-националистический язык может объяснить судьбоносную случайность, которая наделила одни страны избытком ресурсов и обделила ими другие страны. Не понимая источников своего благосостояния, но чувствуя свои отличия от всех остальных – соотечественников и иноземцев, нефтеносные элиты вырабатывают идеологию избранного народа, связывая мистицизм с национализмом, гордыню с корыстью. Сырьевой национализм нужен и для того, чтобы проводить границу между своими, на которых распространяется государственная благотворительность, и чужими, которые не должны ее получить (но при этом подвергаются прямой эксплуатации как приглашенные рабочие). Для элиты ее благотворительность лишь поддерживает самосознание избранного народа. Для населения эта благотворительность превращает граждан в пауперов, людей – в бомжей. Два мистических элемента петроэлиты – необъяснимое богатство и невыразимая доброта – еще дальше уводят по пути демодернизации.

Высокая доля ренты в экономике петрогосударства ведет его к внешнеполитическим авантюрам, за этим следуют войны или санкции. Разные оценки нефтегазовой ренты в российском ВВП расходятся, к тому же они меняются с каждым годом. В 2013 году, когда ситуация была относительно простой (цены на энергию были высокими и не было экономических санкций), добыча нефти и газа составляла 11 % ВВП Российской Федерации, а их продажа за границей давала две трети экспортных доходов и половину государственного бюджета. Но это только прямые поступления от продаж за границей; большая доля нефти и газа потребляется внутри страны, часто по субсидированным ценам. Чтобы подсчитать всю ренту, которую получает государство от продажи энергии, нужно умножить нефть и газ, продаваемые внутри страны, на мировые цены. Такое упражнение дает порядка трети ВВП. Эти нефтяные доходы еще больше увеличиваются, проходя через внутренние расходы и субсидии: например, когда государство тратит нефтяные деньги на зарплаты или поставляет горюче-смазочные материалы сельским производителям, оно потом берет с них со всех долю, которая возвращается в бюджет как налоги. Но эти налоги являются «отмытыми» нефтяными доходами. Тяжелая промышленность (включая оборонную), производство металлов, железные дороги получают электричество (или газ, который сжигается на электричество) по субсидированным ценам; одни эти субсидии составляют 5 % ВВП. Сельское хозяйство получает горючее по льготным ценам, а экспортирует зерно по мировым, так тоже умножается нефтяная рента. По выразительной формуле американских ученых Клиффорда Гадди и Барри Айкса, российская экономика похожа на перевернутую воронку: через узкое горлышко в нее поступают энергия и капитал; более широкий уровень промышленности, обычно тяжелой, использует их для создания оружия, труб, тракторов или железных дорог; зарплаты, которые получают рабочие этих секторов, они тратят в еще более широкой сфере услуг. Прямые и косвенные налоги со всех этих транзакций финансируют силовую сферу: энергетические потоки надо защищать, конфликты разрешать, собственность охранять. Остатки идут на социальную сферу – образование, больницы, пенсии. Неэффективность, коррупция, завышение расходов и уклонение от налогов переключают часть этих потоков на прямое субсидирование элиты. Это упрощенная модель, но она показывает сложность реального функционирования сырьевой экономики.

Мне ближе другой образ, который уподобляет сырьевое государство человеческому телу с его двумя кругами кровообращения, большим и малым. Деньги в таком государстве циркулируют, как кровь, по двум сообщающимся кругам, но только в одном из них они сообщаются с источником жизненной энергии – нефтью и газом. В малом кругу, который проходит через сеть скважин и труб, будто это легкие, артериальная кровь заряжается свежими капиталами; через большой круг эти капиталы питают все части организма, останавливаясь в капиллярах, закупоривая вены, откладываясь в стенках отмирающих сосудов.

Озабоченные отношениями между трудом и капиталом, классики политической экономии не предвидели решающего значения, какое приобретут природные ресурсы в ХХI веке. Его начало было отмечено растущими ценами на нефть и почти все природные ресурсы; в момент пика этих цен, в 2014 году, суммарная стоимость акций, которые входили в энергетический сектор нью-йоркской биржи (почти два триллиона долларов), приблизилась к суммарной стоимости акций, которые входили в ее финансовый сектор (чуть больше двух триллионов). Это значило, что банки и фонды, через которые проходили все деньги мира, стоили лишь немногим больше, чем компании, производившие и распределявшие энергию. С тех пор многое изменилось, но мир все еще получает почти всю свою энергию, сжигая топливо и засоряя воздух. Лежа в земле как ассигнации в банке, ископаемый карбон определяет стоимость национальных валют и размеры государственных бюджетов. Нефтедоллары, газорубли, углезлотые и прочие карбовалюты обращаются на глобальном рынке, формируя фиктивный мир глобального капитализма. Цена барреля нефти стала главным из показателей, определяющих состояние мировой экономики, – показателем более важным, чем цена золота, которая покорно следует за ценой на нефть. Золотой стандарт давно отменен – может быть, стоит говорить о нефтяном стандарте?

Как показал Карл Поланьи, европейскую стабильность ХIХ века, которая сегодня кажется сказочной, – «столетний мир» – обеспечили три элемента: золотой стандарт, баланс сил и государственный долг. Фунт, доллар, франк и рубль обеспечивались золотом. Одним из условий этой системы было единство денежного обращения внутри и вне страны; если унция золота стоила 35 долларов на международных рынках, она столько же стоила на внутреннем. Золотой стандарт был публичным и прозрачным делом. Но бумажный червонец, выпущенный советским правительством в 1922 году, можно было обменять на 7,72 грамма золота только на международных рынках; делать это внутри страны было опасно или цены были другими. Германия вышла из золотого стандарта во время Первой мировой войны, Великобритания и США отказались от него во время Великой депрессии, но США потом вернулись к нему. K концу Второй войны у них былo 80 % мирового золота; того, что оставалось в Европе и Азии, не хватало для поддержания местных валют. Между тем главным товаром международной торговли стала нефть, которая тоже почти вся торговалась за доллары. В 1944 году в Бреттон-Вудсе было заключено международное соглашение, которое устанавливало плавающие курсы обмена. Доллар оставался привязан к золоту, а цена нефти – иначе говоря, обменный курс барреля нефти на унции золота – была свободной. В соглашении участвовал и СССР; золотодобывающему и нефтедостаточному государству было выгодно сохранение золотого стандарта. Бреттон-Вудское соглашение было выработано в полемике между британским представителем Джоном Мэйнардом Кейнсом и сотрудником американского Казначейства Харри Декстером Уайтом, который, как выяснилось позже, был советским шпионом. Уайт предлагал создать, наряду с Мировым банком и МВФ, третью глобальную организацию, которая отвечала бы за мировые запасы стратегического сырья – нефти, каучука, металлов. Эта межгосударственная корпорация запасала бы сырье на складах, смягчала скачки цен и предоставляла сырье по национальным квотам. С этим проектом, похожим на советский Госплан, соглашались даже создатели неолиберального движения: Фридрих Хайек предлагал заменить золотой стандарт «международным сырьевым стандартом». Национальные валюты были бы привязаны к корзине «основных сырьевых товаров, подлежащих хранению». Наброски такого индекса сохранились в опубликованных бумагах Кейнса. В 1940-х он пытался выработать «сырьевой индекс», который бы учитывал разнообразные виды сырья – зерно, металлы, волокна, но не включал бы нефть и золото. То был еще один подход к оценке барреля нефти.