Свиридова Александровна - «Чтоб они, суки, знали»

...Хинкис просила отсрочить перевод. Пошла к директору интерната Ю.А. Селезневу, который забеспокоился, едва услышал имя Шаламова. Хинкис призвала проявить гуманность и неформальный подход к судьбе Шаламова.

— Я бы рад подойти неформально, — сказал Селезнев. — Мне лично все равно, останется Шаламов или будет переведен, но товарищи из ГБ этим уже заинтересовались.

...Окончился разговор невнятно выраженным согласием Селезнева на попытку добиться переосвидетельствования Шаламова. В ближайшие за этим дни удалось связаться с заведующей диспансером №17, и Хинкис неожиданно легко, по телефону, условилась с ней о повторной консультации. 14 августа Хинкис встретила у ворот интерната двух консультантов и проводила их к главврачу. Тут же появилась старшая сестра и еще несколько лиц из персонала. Казалось, что о предстоящей консультации в интернате знали заранее, хотя в известность о дне и часе Хинкис никого не ставила. Все вместе поднялись к Шаламову. Он сидел на стуле, поглощенный питьем чая. Хинкис поздоровалась — Шаламов ответил. Консультанты здороваться не стали. Помолчав, один из них, очевидно, старший, сказал:

— Патологическая прожорливость.

Молчание. Потом спросили у Шаламова, какой нынче год. Шаламов сказал:

— Отстаньте.

Вся консультация продлилась несколько минут.

...Шаламова перевели 14 января 1982 года. О самом переводе узнали так. Шаламов давно просил Хинкис позвонить от его имени И.С. Исаеву, редактору, на помощь которого он рассчитывал, собираясь готовить книгу стихов к своему 75-летию. Хинкис позвонила как раз 14 января. Исаев разговаривал сухо, помощи не обещал и только под конец разговора сообщил:

— Его уже перевели. Мне позвонила какая-то женщина.

Этой женщиной была работник ЦГАЛИ И.П. Сиротинская, которой, по ее словам, Шаламов завещал свой литературный архив.

17 января утром Хинкис приехала в дом-интернат для психохроников №32. Дежурный врач сказал ей, что Шаламов «очень тяжелый». Кто такой Шаламов, врач не знал. В палате на восемь человек Шаламов лежал и хрипел; врач предполагал пневмонию.

Медсестра сказала:

— Его такого и привезли. Он оставался в сознании почти до самого конца. Смерть наступила около шести часов вечера. Последняя запись в истории болезни Шаламова: «Крайне бестолков, задаваемых вопросов не осмысливает. Пытался укусить врача» .

21 января утром состоялось отпевание Варлама Шаламова в церкви Николы в Кузнецах и затем похороны на Кунцевском кладбище. Присутствовало около 150 человек. А. Морозов и Ф. Сучков прочитали стихи Шаламова».

Десять лет спустя после кончины В. Шаламова, я разыскала Елену Хинкис и Татьяну Уманскую. Попросила их приехать в последний приют писателя на съемку.

Сколько раз я слышу, что что-то сделано «системой», столько стараюсь разглядеть за этим безликим словом лицо. В случае с В. Шаламовым, я встретилась с этим «лицом» системы вплотную — колено в колено, сняла его, и хоть пленку украли из монтажной, и я полагаю, что знаю, кто это сделал, по прошествии лет я помню этого человека. Рука спотыкается писать «человек», но скудость языка не знает синонима для описания человекоподобных чудовищ. В. Шаламов описал их. Откройте «Колымские рассказы», прочтите о вохрах, блатарях и «суках». Это был он — один из них. Он сидел за столом в кабинете директора Пансионата для ветеранов, и сложенные в замок его крепкие крестьянские руки с наколкой на каждом пальце притягивали так, что трудно было оторвать глаз...

Я хотела понять, КАК система уничтожила писателя в Москве в 1982 году. Без Дантеса и Мартынова, без декораций Черной речки и Машука, без кибиток, крылаток, дуэльных пистолетов и секундантов. Исследовать, как выглядит пролетарский опрощенный вариант вечного на Руси убийства поэта. Кто вывел Варлама Шаламова из его коммуналки в центре Москвы, где он мешал соседям, — покрыто туманом. Хотя, известно, что это были две женщины из Союза писателей. И даже известна причина: он сослепу не разглядел, что закапал себе в глаза, а это была зеленка. Он дико кричал. Ненавидящие его соседи вызвали скорую помощь. Как и когда появились «две женщины из Союза писателей» — установить не удалось, но они привезли его в Пансионат ветеранов труда №9, как официально назывался Дом престарелых у метро «Планерная».

Мы с Артемом Боровиком посвятили один выпуск программы теме свободы. И, представив несколько возможных вариантов трактовки этого понятия, закончили рассказом о трагической кончине В. Шаламова.

— Ни одному человеку в мире не нужно было столь мало, чтобы ощутить себя совершенно свободным, как человеку советскому, — сказал Артем Боровик, стоя на фоне многоэтажного дома, где жил в последние годы В.Шаламов. — Если не видишь в переплете окна колючку, а рядом нет конвоя, — значит, ты свободен. Вообще единственное состояние свободы, которое выстрадала и освоила Россия за века, есть состояние нахождения вне зоны, вне тюрьмы, вне лагерей. Большой русский писатель, с книгами которого мир и Россия сегодня лишь знакомится, отдал тюрьмам и лагерям 20 лет своей жизни. Потом все же оказался на воле и, более того — был счастлив. Хотя бы потому, что рядом не было вохров и блатарей. Последние годы жизни он провел в Москве, в этом доме. Отсюда при загадочных обстоятельствах, он попал опять в неволю — в Дом для престарелых, а оттуда при не менее загадочных обстоятельствах, в психиатрическую клинику. Видимо, тайна его смерти так навсегда и останется невыясненной, потому что документы той поры были кем-то старательно уничтожены. Впрочем, остались свидетели, с которыми беседует специальный корреспондент и режиссер программы Александра Свиридова.

Первым собеседником стала И. Сиротинская. Я сняла ее в рабочем кабинете Центрального Государственного Архива литературы и искусства.

— Варлам Тихонович — как я его увидела, — вспоминала она, — был — сразу можно сказать — крупным человеком. Ещё до того, как вы знали, что он писатель великий, до всего — это просто крупная человеческая личность. Он и внешне был такой сибиряк... северянин, крупный вологжанин. Высокий с такими ярко-голубыми глазами, — и до старости ярко-голубыми остались его глаза. Такой высокий могучий человек. Из семьи священников... Из потомственной священнической семьи. В тридцать шестом году он начинает публиковаться — «Три смерти доктора Аустино», «Возвращение», «Вторая рапсодия Листа» и другие рассказы. Он уже в тридцать седьмом году планирует сборник рассказов выпустить в свет, но — в ночь на 12-е января 1937-го в его дверь постучали... Он был арестован и осужден Особым совещанием за контрреволюционную троцкистскую деятельность (КРТД) и попадает на Колыму. Знаете, что-то есть в цепи случайностей, что-то судьбоносное в том, как проходит человеческая жизнь: 20 лет он провел в лагерях. 20 лет чистых лагерей, если считать ссылку и ущемление в правах, это будет больше, — и 20 лет он работал над Колымской эпопеей. И то, что он написал, это, конечно, как личность его... Он состоялся как личность. И он победитель. Я так считаю. Победитель не это государство, а победитель Варлам Тихонович. Огромное государство, армия, КГБ, куча стукачей... Государство единственное, что могло — убить его физически. Ну, вот это — да. Но он все равно победил. Им не удалось раздавить его, не удалось ничего сделать, чтобы он НЕ писал этих рассказов. И вот, чего его лишили, — это дожить ему не дали... А то, что его погрузили и отправили в пансионат психохроников... Вы знаете, вот сказать, что злодейски кто-то непременно хотел его добить... Трудно сказать.На этом монолог Ираиды Сиротинской обрывается.