Илья Репин - Мысли об искусстве [litres]

Как скучны, бездарны, сухи все его предшественники!

Все XVIII столетие совсем ничтожно по искусству. Оно даже не представляет барокко итальянцев, как, например, Тьеполо [71] Джованни Баттиста Тьеполо (1696–1770) – крупнейший художник итальянского рококо, мастер фресок и гравюр, последний великий представитель венецианской школы. , Помпей Батони [72] Помпео Джироламо Батони (1708–1787) – один из самых успешных и востребованных итальянских живописцев XVIII в. Родоначальник парадного репрезентативного портрета в стилистике классицизма. и многие из болонской школы [73] Болонская школа живописи – несколько поколений художников, работавших в столице области Эмилия-Романья в XVI–XVIII вв. и соперничавших с другими художественными центрами Италии: Флоренцией и Римом. Самыми значительными ее представителями были братья Карраччи (прежде всего – Лодовико, учредивший Академию искусств и открывший этим путь академизму в искусстве), а позднее – мастера эпохи барокко: Доменикино, Гверчино и Гвидо Рени. . Там видится некоторый чрезвычайный размах искусства, традиций еще хорошей школы, хотя и изуродованной разнузданностью.

Нет, XVIII столетие дало мало, за исключением некоторых талантливых имен, которые уже можно отнести к началу XIX века, например: Канова, Грез, Ватто, Делакруа, Брюллов, Торвальдсен, Каульбах, Пименов [74] Только творчество скульпторов Кановы (1757–1822) и Торвальдсена (1768–1844) принадлежит и XIX, и частично XVIII в. Остальные художники работали либо полностью в XVIII в. (Ватто, Грез), либо полностью в XIX в. (Делакруа, Каульбах, К. П. Брюллов и Н. С. Пименов). .

Все остальное за целые полтора века представляет такую мизерную мелочную лавочку картин и особенно картинок, что при осмотре этих ничтожных холстов здесь или в Берлинском музее невольно думаешь, как хорошо было бы сжечь всю эту дрянь, чтобы она не утомляла глаз и не занимала бы места в этих чудных, роскошных помещениях.

Вот и здесь, в Вене, в этом раю для искусства, сколько собрано этого хлама! Авторам этого художественного сора воздвигли мраморные, чудесной работы бюсты и поставили их на высоте Тицианов, Веласкесов, Рафаэлей, Рембрандтов; некоторые из этих немецких мужей, вероятно благодаря идеализации скульпторов, имеют даже удивительно художественную внешность: один похож на Веласкеса, другой на Мурильо; все они задрапированы плащами…

Но, хоть убейте, я не помню ни одного их имени, ни одного произведения их кисти или резца. И как подавляюще это огромное количество их усидчивого, академического труда, этих гладко вылощенных картин, картинок, картиночек с массой фигур или в одну фигуру. Во всех жанрах плодовитость их неисчислима, особенно в батальном. А классический жанр на все темы классического мира!

Есть торжества побед, есть идиллии, есть мифология (герои и боги перебраны все), есть буколические празднества, есть драмы, трагедии – все, все тут есть, только нет ни одной искорки таланта, вкуса, жизни.

Почему же эта эпоха так отделилась от подлинного искусства? Эта мысль долго не давала мне покоя. Невольно перебирались в голове все события эпохи и учреждения, которые могли влиять таким или другим образом на искусство.

Правительствами европейских стран оказана была еще небывалая заботливость к искусству; везде были учреждены академии, пользовавшиеся покровительством царских особ. Искусство вверялось особо компетентным лицам.

Вместо прежних вольных мастерских и единичных меценатов, руководствовавшихся только личными потребностями и вкусами да приватными знаниями художества, в это время академиям дали привилегии, их культивировали в связи с науками; вырабатывались методы преподавания искусства. Питомцы обставлялись оригиналами. А вместо прежних случайных симпатий отдельных мастеров искусство велось уже по возможности полно и широко. Изучались антики, изучалась эпоха Ренессанса, изучалась и натура.

Чего же недоставало этим школам? Недоставало души искусства.

Сделавшись чиновными учреждениями, школы эти (вместо работающих мастеров) велись прочно засевшими посредственностями, которые всегда сильны только своим педантизмом и традициями. Завладев официально общественным мнением, они совсем задавили проявление личных вкусов. Меценаты доверялись их компетентности; ученики были задавлены их педантизмом; мастера работали по традиции, бездушно, укрепляясь в педантизме.

Даровитые люди уже чувствовали этот гнет посредственных корпораций и возмущались.

Давид [75] Жак Луи Давид (1748–1825) – французский исторический живописец, портретист и педагог, крупный представитель французского неоклассицизма в живописи. В эпоху Великой французской революции – «министр искусств» революционного правительства. 8 августа 1793 г. Конвент постановил отнять у академии некоторые привилегии, однако как школа академия продолжала существовать, система преподавания и преподавательский персонал остались прежними. первый усомнился в их полезности и, быв членом Конвента, предложил закрыть академию. Делакруа [76] Виктор Эжен Делакруа (1798–1863) – знаменитый французский живописец-романтик. уже открыто объявил им войну во имя свободы искусства. Реньо в наше время страшно тяготился их опекой и из прекрасной виллы Медичи [77] Вилла Медичи – здание Франузской академии в Риме, пенсионером которой был французский художник Анри Реньо (1843–1871) до отъезда в Испанию и Марокко. в Риме бежал в Альгамбру и Марокко.

У нас наше русское искусство только со времени тринадцати протестантов открыто перешло к самодеятельной жизни в искусстве и только благодаря частной личной инициативе Третьякова имело материальную возможность развиться в нечто значительное, национальное.

И это нисколько не тенденциозно, как подумают многие, кто удостоит прочтением сии строки.

Очень естественно, что предоставленные собственной инициативе художники будут культивировать только искусство, стараясь быть интересными господствующему общественному вкусу и потребностям страны. Там не будет места мечтам отсталых жрецов искусства о теплых местах, постоянных окладах.

Частный образованный меценат собирает, как, например, Третьяков собирал, только все лучшее, все выдающееся, все живое без всякой тенденции, без всякой партийности, действуя только по любви к искусству.

Мюнхен, 5 ноября 1893 г.

«Вне национальности нет искусства», – сказано где-то у Тургенева.

Да, искусство хорошо и вполне понятно только на своей почве, только выросшее из самых недр страны. Никакие внешние меры поощрения не создадут здоровое искусство; никакие академии, никакие гениальные художники-учителя не в состоянии не только создать, но и правильно развить талант.