Арлен Блюм - За кулисами Министерства правды

В течение многих лет автор этих строк и его коллеги получали ответы именно в таком духе. Сейчас бывшие начальники цензурных ведомств охотно дают интервью, в которых все так же, как и прежде, пытаются убедить историков и общественность в том, что цензурные ведомства действовали «строго в рамках закона», сами документы не сохранились или, во всяком случае, не представляют особого интереса. Один из высокопоставленных чиновников, отвечая на вопрос пытливого журналиста, поинтересовавшегося судьбой архивных материалов, явно слукавил: «Их может и не, быть. Мы сами не можем найти, кем было дано то или иное распоряжение, и когда, и какое…». Член коллегии Главлита В. А. Солодин — на вопрос: «Не предполагает ли Главлит сделать достоянием свою историю?» — ответил еще интересней: «Такое намерение у нас в принципе есть. Я думаю, что это будет большим ударом для историков, которые говорят об «ужасной» деятельности Главлита… Цензура не загубила ни одного по-настоящему талантливого произведения»(подчеркнуто нами. — А. Б.) 4. Такое вот благостное, либеральное, чуть ли не меценатское учреждение… Он же пытается убедить читателей в том, что никогда не существовало перечня запретных тем в печати, что цензоры были «натасканы на ежедневные изменения политической конъюнктуры… грубо говоря, в советское время цензура руководствовалась передовой «Правды» 5. Отчасти это так: как и оруэлловское «Министерство правды», цензура руководствовалась последними идеологическими веяниями и указаниями, но, как сможет убедиться читатель, существовала и специально разработанная программацензурных действий, и особые «перечни тем, не подлежащих оглашению», многочисленные циркуляры, действовавшие в течение достаточно продолжительного срока.

Лукавит Солодин, утверждая следующее: «Подчинены мы были только ЦК. Оттуда и получали указания», пытаясь откреститься от обвинений в сотрудничестве с тайной полицией. «КГБ и Главлит, — утверждает он, — две параллельные, конечно, неравнозначные по масштабам, но независимые друг от друга службы». Вот это уже явная неправда: как свидетельствуют обнаруженные в архивах документы, две эти структуры были столь тесно и нерасторжимо связаны между собой, что провести меж ними грань порою представляется невозможным. Иное дело, что обе они подчинялись в области контроля за мыслью, печатью и литературой идеологическим отделам ЦК.

Все же, несмотря на чинимые преграды и заслоны, даже в годы «застоя» (а именно тогда я начал собирать материалы для этой книги, не надеясь, конечно, что она когда-нибудь появится в свет) мне удавалось проникнуть в «тайное тайных». Каким же именно образом? Во-первых, благодаря счастливой, почти мистической особенности архивного документа — способности «откладываться», как говорят архивисты, в самых различных, порою неожиданных и, казалось бы, не имеющих к цензурному ведомству непосредственного отношения документальных архивных массивах. Все тайное, как известно, рано или поздно становится явным. Приведу лишь некоторые примеры. Начальником Главлита в течение первого десятилетия его существования (1922–1932) был П. И. Лебедев-Полянский (1881–1948), старый заслуженный революционер, член РСДРП (б) с 1902 г., критик и публицист. Задавив литературу и приведя ее после «года великого перелома» к единому знаменателю (во всяком случае, он всеми силами не за страх, а за совесть пытался это делать), он удалился на спокойную «академическую» работу, возглавлял институт русской литературы, писал ортодоксальные статьи и исследования по истории русской революционно-демократической и марксистской критики. За два года до смерти — очевидно, по «совокупности заслуг» перед отечественной словесностью, он был удостоен звания полного академика. Все его бумаги после смерти поступили в Архив Академии наук, и это позволило предположить, что, возможно, учитывая некоторую патриархальность нравов 20-х годов, среди них могут оказаться документы, связанные с его ревностным служением в Главлите. И это предположение полностью подтвердилось: среди пятисот примерно дел, хранящихся в его личном фонде, полтора десятка имеют заголовок: «Дела по Главлиту», содержащих порою до 200–250 листов. Здесь были найдены отчеты по цензурным ведомствам, тексты его докладов на совещаниях работников Главлита, докладные записки, письма писателей и ученых, протестовавших против жестокого самоуправства цензуры и т. д.

Внимательно мною были изучены фонды тех учреждений, которые имели то или иное касательство к цензуре. В частности, множество документов было обнаружено в архивных фондах Наркомпроса, которому в 20-е годы подчинялся Главлит, Петросовета, редакций журналов, издательств и т. д. Удалось найти и архивные документы непосредственноцензурного ведомства благодаря тому, что был получен, хотя и с трудом, и не полностью, доступ к архиву Ленгублита за 20-е годы. Ценность его не только в том, что в нем содержится большой массив документов, связанных с преследованием петроградской, а затем ленинградской печати и литературы, но и циркулярные и иные предписания, спущенные сверху по инстанции из самого Главлита. В совокупности своей эти документы позволяют сейчас восстановить более или менее полную картину тотального насилия над печатным словом в те годы.

По причинам вполне понятным эти документы ни разу не проникали на страницы печати. Более того, даже самое слово«цензура» с течением времени стало постепенно запрещенным применительно к советскому времени: о ней можно было говорить, подразумевая дореволюционную эпоху или современное «капиталистическое окружение». Это, в частности, нашло отражение в советских энциклопедических изданиях. Последняя по времени статья о советской цензуре в изданиях такого рода появилась как раз накануне «великого перелома», во 2-м томе «Литературной энциклопедии» (1929), да и то запрятанной под словом «Главлит». В ней даже указан был процент запрещенных рукописей, говорилось о количестве задержанных на границе иностранных книг, журналов и газет. Вообще, следует заметить, в 20-е годы, осознавая, видимо, свою «историческую правоту» и право на контроль, власти не стеснялись публиковать — правда, только в официальных журналах (Наркомпроса, например) — некоторые распоряжения по цензуре, инструкции, положения и тому подобный материал. В последнем же издании БСЭ статья «Цензура» говорит лишь об ужасах царской и капиталистической, ограничиваясь лишь несколькими строками о том, что «Конституция СССР в соответствии с интересами народа и в целях укрепления и развития социалистического строя гарантирует гражданину свободу печати», ограничивая лишь публикацию в открытой печати тех сведений, «которые могут нанести ущерб интересам трудящихся».

Читать дальше