Александр Маркин - Дневник 2002–2006

В музее дизайна выставка китчевых надгробий. Все серое-серое.

Еще речка, в которой все время хочется утопиться, но она мелкая, только ноги промочишь и простудишься.

14 февраля

Могут ли книги заменить умершего человека? (Если они написаны не им.)

Еще странно: есть люди, на которых любая одежда сидит замечательно, как будто они в ней родились, как будто она для них сшита (эталонные тела?), а я, что ни надену, в любой одежде похож на сексуальнофрустрированногоурода. Наверное, это неизгладимое состояние души. (Сегодня в примерочной думал, не купить ли мне корсет для исправления осанки?)

А улицы в день Св. Валентина — ах! — полны красивыми швейцарцами. Везде розы в шуршащих обертках и сердечки. Видел подростков с литровой пластиковой бутылкой пива в руках (потом оказалось, что это не пиво, а яблочный сок). У моего дома стояла машина, а в ней сидел мужчина с огромным букетом белых тюльпанов (наверное, поклонник нашей домоправительницы). Заметил, что тошнотворная русская мода на остроносые ботинки пришла в Европу (с остроносой обуви начинается настоящий закат Европы?)

У стрипклуба (в закоулках у Лангштрассе) стоят две худые русские барышни в шубках, худые, рассматривают фотографии стриптизерш в витрине. Одна другой говорит: Ой бля, может сюда попробуем? — Да ты чего, посмотри какая здесь хуйня целлюлитная работает!

15 февраля

Птичий грипп так близко! и в Австрии он, и в Германии! Я, когда хожу мимо Цюрихского озера, стал теперь присматриваться, нет ли где дохлых лебедей. А бабочку так тяжело самому, без посторонней помощи, на шее завязывать, можно даже случайно удавиться (и ведь наверняка подумают, что все дело в экстатической самоасфикции). Промучавшись перед зеркалом, решил, что пора жениться.

Стекла, стекла, я заворожен стеклами: здесь аквариумная жизнь!

Ира, между тем, думает, что «In the cut» — это фильм про нее (сумасшедший ex -, студенты, стихи в метро, «На маяк»), а я думаю, что про меня, я тоже читаю про себя, шевеля губами, надписи на уличных плакатах, смотрю на людей и думаю, какое отношение они могут иметь к моей жизни. Правда, нет маньяка, нет любовника-полицейского, ни даже студента, который носил бы после занятий мой портфель. Впрочем, до Мег Райан с ее удивительными силиконовыми губами мне тоже далеко.

17 февраля

В книжном магазине Kaligramm (там продают отличные книги, опусы современных философов) хозяйка — старуха с идеальным книжным вкусом и прокуренным хриплым голосом. Сидит у старого компьютера, обложенная со всех сторон книгами, в пышной голубой юбке и красивом свитере, курит. Заказываю книгу (про природные катастрофы) спрашиваю, сколько будет стоить. Oh, mein lieber Herr, viel, viiiiiiieeeeeel!

19 февраля

Монтрё оказался скучным городом с набережной, заставленной огромными отелями начала 1900‑х и середины 1970‑х. Отели пустуют, комнаты готовят к новому сезону, где-то видны следы ремонта, краска, мешки с цементом, какие-то деревяшки стоят у белых стен. Все в роскошном запустении. Ветер колышет листья пальм и магнолий. Почти у каждого отеля огромный застекленный павильон для того, чтобы аристократия и нувориши могли, завтракая, наслаждаться видами на озеро и горы в любую погоду. Отель Montreux Palace , где в последние 20, кажется, лет своей жизни прожил Набоков, оказался безразмерным, нефотогеничным, с двумя сторонами: парадной — много стекла, света, желтого и золотого, вычурно изогнутого металла, и другой (entree pour personnel) — с серыми влажными стенами, скупыми прямоугольными балконами, темным задним двором и немытыми окнами.

24 февраля

Жизнь в Москве ужасна. Летом еще куда ни шло. Сейчас — просто кошмар. Меня все время спрашивают, почему я хожу с таким мрачным видом. Что отвечать? Потом меня спрашивают, почему я все время улыбаюсь.

Жалею, что не купил резиновые сапоги для швейцарских свинарей, которые хотел купить на прошлой неделе, чтобы ходить в Москве и заправлять в них брюки. Два шага по улице — джинсы по колено в грязи. (Откуда в родном городе столько грязи?) В Москве все ходят в черном. Как будто бы непрекращающийся траур.

25 февраля

В автобусе. Два пьяных мужика, один лет пятидесяти, другой помоложе, подрались из-за того, что один говорил, что Лужков — сука, а второй орал, что при Лужкове стало пиздато.

Вывалились из автобуса на первой остановке после метро, у Строгинского моста, стали колотить друг друга; автобус отъезжал, женщины смотрели в грязное окно, охали, громко сообщали, кто кого как бьет (один — тот, который постарше — упал, и второй стал бить его ногами).

Утром вышел из дома в половине девятого утра. У соседнего подъезда на скамейке сидят трое. Мужик в тулупе и кепке и с огурцом в руке, другой мужик — покрупней, в спортивных штанах, шапке из кролика и куртке, держит литровую бутылку водки, и здоровый ротвейлер со слюнявой мордой, в горделивой позе.

26 февраля

Так, например, Аламир охладевает к Нарин, как только ему становится ясно, что ее любовь еще больше увеличилась, когда она узнала о его знатности, а Нунья Белья охладевает к Консальву из-за превратности его судьбы. Когда Белазира полюбила Альфонса, все было хорошо, пока он не узнал об умершем претенденте на ее руку и не взревновал к нему, так как допускал, что Белазира могла полюбить этого ухажера, если бы он остался жив. Во всех этих историях описываются иррациональные стороны в любовных страстях.

[о романе м-ме де Лафойет «Заида» (1671)]

В метро утром. Толпа идет к эскалатору. А в толпе пьяный мужик, сонный, зевает, пошатывается, в грязных брюках, с красным лицом, идет не спеша, совершенно не попадает в общий ритм толпы. Кричит: «Гламур!!! Гламур!!!… Да блин, да што это вообще такое этот ваш Гламур???»

Денис рассказал мне, что женился. Его жене скоро рожать. То ли волнение от показывания обручального кольца было чрезвычайным, то ли погода неудачная, то ли он перекупался в проруби, но сегодня заболел. (Или вчерашний вечер, когда он признавался , был симптомом наступающей болезни?) У него поднялась температура, он охрип, из носа течет. Впрочем, сегодня я его не видел, только разговаривал по телефону. Принес ему калину и клюкву. Клюква — самое оно.

Потом ходил гулять в Троице-Лыково. Там столько снега! Ходил медленно, проваливаясь в снег, промочил ботинки, думал, что я Wallerim Schnee . Такой странный ветер, то совсем ледяной, обжигает холодом уши, приходится натягивать капюшон, то вдруг влажный и теплый. В Швейцарии два метра снега можно увидеть только в диких горах — а у нас, вот, и в городе!

В метро прекрасное столкновение . Красивый молодой человек в куртке, шерстяных брюках и блестящих черных ботинках, на волосах тающий снег, читал книгу. Я пронзал (to penetrate) его своим похотливо-пронзительным взглядом ( Воробьевы горы — прекрасная станция метро!), не мог оторваться. Он смотрел на меня, потом весь как-то согнулся, отгородился от моего взгляда книгой, которую читал, приблизив ее близкоблизко к глазам, книжные страницы, кажется, почти касались его красивого лица.