Сомерсет Моэм - Время и книги (сборник)

Следует признать, что старшины «Линкольнз инн» за эту плату требовали хорошей службы. Однако условия Тиллотсону понравились, и он решил поселиться в Лондоне. Недавно он женился – на племяннице Оливера Кромвеля. О ней известно мало, только что она родила двух дочерей и пережила супруга.

Если позволить себе строить догадки, можно предположить, что Тиллотсон познакомился с ней, будучи домашним капелланом у генерального прокурора, и, вероятно, между молодыми людьми возникла симпатия. В тогдашнем своем положении он жениться не мог, а такой брак сулил немалые выгоды. Когда же Тиллотсон благодаря получаемому в Кеттоне жалованью вступил в брак, с его стороны это было жестом благородным: останки Кромвеля уже извлекли из могилы и повесили на Тайбернском холме, а родственники узурпатора считались неблагонадежными.

Жалованья, получаемого в «Линкольнз инн», едва хватало, а теперь приходилось содержать еще и жену, и Тиллотсон весьма нуждался в дополнительном доходе, который и давала служба в Кеттоне.

Обязанный проводить большую часть года в Лондоне, Тиллотсон вполне мог поступить так же, как без всякого смущения поступали многие священники, не проживавшие в своих приходах: нанять помощника, который за какие-то двадцать фунтов в год исполнял бы все его обязанности. Тиллотсон, однако, сделать так не захотел и отказался от прихода. Возможно, он при этом даже испытал облегчение, потому что пастве – пуританам и пресвитерианам – не очень-то нравились его проповеди. По счастью, они очень нравились в «Линкольнз инн», и не прошло и года, как Тиллотсона пригласили читать проповеди в церкви Святого Лаврентия в Лондоне. Там его «слушала многочисленная публика, стекавшаяся из разных частей столицы, а также многие священнослужители, приходившие, дабы развить собственные способности».

Многие, слышавшие воскресную проповедь Тиллотсона в «Линкольнз инн», желая услышать ее еще раз, шли во вторник в церковь Святого Лаврентия.

Проповеди пользовались тогда огромным спросом. Столь велико было их влияние, что государственные деятели эпохи Реставрации старались держать их под контролем. Проповедникам надлежало рассуждать о нравственном долге граждан и не вдаваться в теологические проблемы. «Спасение верой» и предопределение следовало обходить стороной. Проповеди были длинные, порой чрезмерно длинные, и говорят, что церковные служки Вестминстерского аббатства приказывали играть на органе, когда Исааку Барроу, главе Тринити-колледжа, пора было, по их мнению, заканчивать речи. Как-то раз он говорил о милосердии целых три с половиной часа. Наверное, одна из причин популярности Тиллотсона заключалась в том, что он «знал меру – как вычурности языка, так и длине проповеди». Биограф описывает его стиль как солидный, но живой, серьезный, но притом изящный. Тиллотсон не пользовался длинными цветистыми фразами. Предложения у него простые и короткие, и вся речь выдержана в едином духе – ясная и незамысловатая. Очень скоро Тиллотсона стали считать лучшим проповедником своего времени.

Через два года после того, как Тиллотсон поселился в Лондоне, разразилась Великая чума. Многие священники, как служители официальной церкви, так и диссентеры, бежали из города. Не таков был Тиллотсон. Он не уехал из столицы, причащал больных, отпевал.

Его заслуги не остались без награды. Со временем он получил пребенду в Кентербери, а также приход и пребенду от собора Святого Павла. На случай, если читателю неизвестно, что такое пребенда, поясняю – это земли, доход и имущество, предоставляемое в распоряжение каноника собора. Карл II назначил Тиллотсона своим капелланом. В 1672 году Тиллотсон стал деканом Кентерберийского собора.

Однажды его неожиданно позвали читать проповедь перед королем. По окончании проповеди к монарху, крепко все это время спавшему, приблизился некий вельможа и сказал: «Какая жалость, ваше величество, что вы спали, проповедник самого Гоббса превзошел». «Подумать только! Пусть тогда его проповедь напечатают», – ответил король и немедленно послал за лордом-камергером, которому и приказал напечатать проповедь декана.

Доктрина Гоббса, если кто не помнит, состоит в том, что власть монарха должна быть абсолютной; неограниченная власть государства зиждется на полном повиновении подданных. Правитель может быть деспотом, но деспотизм лучше анархии. Власть самодержца ограничена лишь в одном: подданные имеют право на самозащиту, причем самозащиту даже против монарха.

Приказ короля имел неприятные последствия. На проповедь обиделись и лояльные священнослужители, и диссентеры. Одно место, в частности, вызвало яростную критику. Там говорилось: «Не соглашусь, пока мне не докажут – к чему я всегда готов, – что любое притязание на совесть дает право унижать государственную религию, даже если бы она была и неверной, и вопреки закону отвращать от нее людей. Все, на что могут обоснованно претендовать люди иных вероисповеданий, это пользоваться личной свободой и следовать своей совести и религии – и за то должны быть благодарны и воздерживаться от открытого обращения других в свою веру (даже будучи полностью уверены в своей правоте), разве что у них будут особые полномочия от Господа, или же им откроет путь само Провидение через посредство государственной власти».

Сегодня это звучит весьма разумно, но тогда вовсю кипели страсти, и декан Кентерберийского собора подвергся яростным нападкам. Доктор Патрик, впоследствии епископ Ильский, требовал, чтобы Тиллотсон отрекся от своих слов, или же, мол, его без всякой жалости следует выгнать из христианской церкви. Мистер Хоув, ученый священник из инакомыслящих, в ходе долгого спора с деканом заявил, что сильно опечален, ибо в проповеди против папства тот отстаивает папистские методы борьбы с реформаторами. «Декан разрыдался и сказал, что это самое большое несчастье, какое на него обрушилось, и он теперь понял свое заблуждение». Такое признание ему только навредило. Когда о нем стало известно, декана обвинили в потворстве диссентерам и нежелании искупить обиду, нанесенную братьям по церкви.

Положение усугублялось тем, что Тиллотсон, выросший среди пуритан, всегда оставался в хороших отношениях со своими друзьями-нонконформистами. Однако он искренне признал «Закон о единообразии». Принципы англиканской церкви, которая отвергала как сектантскую суровость, так и католический догматизм, вполне соответствовали натуре Тиллотсона – мягкой, чувствительной и искренней. Вероятно, он не воспринимал всерьез различия между разными протестантскими толками. Он желал, чтобы каждая сторона пошла на уступки, желал вернуть в лоно церкви хотя бы наименее яростных диссидентов. Однако в его умеренности видели не добродетель, а порок.