Ричард Хаас - Мировой беспорядок

Биполярность являлась важной характеристикой периода холодной войны, когда Соединенные Штаты Америки и Советский Союз, каждый со своими союзниками и партнерами, конкурировали на протяжении четырех десятилетий. Биполярность ослабевала по мере ослабления этого соперничества и исчезла, когда распался Советский Союз и развалилась его империя. С крахом СССР надлежало бы выпасть из употребления термину «сверхдержава». Возможно, этот термин прекрасно передавал реалии периода холодной войной, поскольку США и СССР обладали значительным влиянием на своих союзников и партнеров, но сегодня он не соответствует современному мироустройству. Дело не только в том, что Россия – не СССР. Нынешние США, отчасти вследствие того, что забывается дисциплина, которой требовала холодная война, уже не так сфокусированы на результатах и не так едины в стремлении к цели. Мир по-разному трактует текущую роль Америки и возлагает на Америку разные ожидания. Кроме того, нынешние союзы и коалиции не такие прочные, как раньше, а власть и влияние, о чем говорится ниже, распределены намного более широко.

Многие также ошибочно полагают, что мир, в котором мы живем сегодня, является многополярным. Позвольте развеять это заблуждение. В многополярном мире доминируют сразу несколько стран. Да, может показаться, что мы живем в таком мире, где шесть ведущих стран (Соединенные Штаты Америки, Китай, Россия, единая Европа, Япония и Индия) представляют более половины мирового населения, около 70 процентов мирового экономического производства и приблизительно 80 процентов мировых военных расходов. Но считать так неправильно.

Во-первых, называть наш мир многополярным (имея в виду 6 перечисленных стран) значит игнорировать другие «центры государственной силы». Достаточно назвать навскидку Бразилию, Аргентину, Чили и Венесуэлу в Южной Америке; Мексику и Канаду в Северной Америке; Нигерию и ЮАР в Африке; Пакистан в Южной Азии; Австралию, Вьетнам, Северную и Южную Кореи в Восточной Азии и Тихоокеанском регионе; Саудовскую Аравию, Иран, Израиль и Египет на Ближнем Востоке. Не забудем и Турцию, которая тоже должна занять заслуженное место в этом списке «средних держав», часто играющих видную роль в соответствующих регионах мира.

При этом «центры силы» никоим образом не сводятся исключительно к государствам. Существует множество международных структур, обладающих немалым влиянием: Организация Объединенных Наций и ее многочисленные учреждения, Международный валютный фонд, Всемирный банк и Всемирная торговая организация – первое, что приходит на ум. Далее нужно упомянуть региональные органы (прежде всего Европейский и Африканский союзы, Организацию американских государств и целый ряд других политических и экономических объединений регионального характера) и «функциональные» коалиции, например, нефтяной картель ОПЕК, Международное агентство по атомной энергии (контролирует исполнение условий ДНЯО), Шанхайская организация сотрудничества (группа из полутора десятков стран, основанная около двух десятилетий назад ради укрепления общей безопасности и развития экономического сотрудничества; в ней доминируют Китай и Россия). Есть правительства штатов, провинций и городов, наделенные известной политической автономией и пользующиеся влиянием за пределами национальных границ. Кроме того, существуют корпорации, медиахолдинги, ополчения, террористические группировки, религиозные организации и движения, наркокартели, «доброкачественные» НКО, от фонда Гейтса до организации «Врачи без границ», причем все они выступают на международной арене. Повторюсь: мы живем в мире распределенной власти, и власть в любой форме все чаще утекает из рук крупных государств. [164] Любопытно и показательно, что автор не упоминает здесь такую надправительственную организацию, как БРИКС.

Но недостаточно просто отметить, что крупным странам приходится «делить сцену» с большой группой других актеров. Налицо очевидный во многих случаях разрыв между измеримым могуществом и реальной властью. Крупные страны вполне располагают первым, но нередко испытывают дефицит второй. Причины могут быть различными – например, не получается проецировать власть в отдаленных уголках из-за отсутствия средств, или государственная политика не позволяет проецировать могущество на протяжении длительного срока, необходимого для устранения конкретных проблем, или усилия отвергаются местным населением, которое, конечно, уступает по совокупной мощи, зато лучше знает локальные условия и проявляет больше рвения; так или иначе, результат в большинстве случаев оказывается одинаковым. Это в особенности верно в отношении воздействия на внутриполитические структуры других обществ. Военное могущество обеспечивает «стартовое положение» для воздействия, но ни оккупация, ни попытки государственного строительства не способны изменить культуру и поведение, не могут гарантировать лояльность. Власть на бумаге вовсе не обязательно воплощается во власть на практике.

В первой части данной книги прослеживается эволюция международного порядка от возникновения современной государственной системы в середине семнадцатого столетия до окончания холодной войны. Порядок, каким бы он ни был, опирался на государства, прежде всего на великие державы своего времени. Главным элементом нового порядка было общее уважение к государственному суверенитету, уменьшавшее частоту и интенсивность вмешательства во внутренние дела друг друга и, как следствие, понижавшее вероятность войны. Принятие этого принципа, то есть общего представления о легитимности применительно к внешней политике, создавало баланс сил и обеспечивало регулярный дипломатический процесс, позволявший с разной степенью успеха бороться с вызовами существующему порядку.

История указанной эпохи, в частности, история двадцатого столетия, свидетельствует о том, что поддерживать порядок в теории гораздо легче, чем на деле. Две мировые войны стали доказательством того, что порядок уязвим и легко уничтожается.

Вторая половина двадцатого столетия оказалась более стабильной, по крайней мере, в том отношении, что человечеству удалось избежать прямого военного конфликта между великими державами. Холодная война, при всех ее рисках, трениях и локальных стычках, обеспечила миру определенную стабильность, причем отчасти это «неохотное примирение» объяснялось пониманием того, что ядерная война станет катастрофой для всех, независимо от того, кто нападет первым; отчасти же оно явилось плодом творческой дипломатии, которая способствовала уменьшению вероятности того, что малые различия рано или поздно подтолкнут великие державы к эскалации соперничества и прямой конфронтации.