Юлия Петрова - Игра престолов: прочтение смыслов

Предложим и другое объяснение. Единственное, что я не уточнила пока, читал ли Мартин Клайва Льюиса и, если да, как он к нему относится. Потому что, как мы помним, у Льюиса в самых разных книгах — от «Хроник Нарнии» до «Космической трилогии» и романа «Пока мы лиц не обрели» — раз за разом встречается одна очень важная мысль, что каждый народ получает истину через миф. И тогда мы можем предположить, что в «Игре престолов» речь идёт о таком единобожии, которое дотракийцам, наивным, но храбрым племенам, доступно только в этой форме. Интересный вопрос, но на него нет однозначного ответа.

И этим-то хороша книга Джорджа Мартина — тем, что в ней нет прямых ответов: мы находимся в ситуации свободной трактовки.

В любом случае, если мы помним момент (опять же не по фильму, а по книге), когда Дейнерис кладёт на погребальный костёр своего кхала Дрого, то ей как раз мерещится этот дымный жеребец, мерещится кнут Дрого, и, собственно, из этих движений кнута рождаются раз за разом три волны пламени, три звука хлыста, и в каждом лопается яйцо. Потому что драконы могли покинуть каменную скорлупу только в таком костре. Мы вновь немедленно оказываемся перед лицом классического архетипа, потому что смерть и рождение связаны. Дейнерис раньше опрометчиво променяла жизнь своего ребёнка на жизнь мужа, хотя она и не знала, на что соглашалась. Её обманула, конечно, мейега, но тем не менее она в принципе согласилась прибегнуть к магии крови из Асшая. И поэтому рождение ребёнка обернулось смертью.

Но после смерти Дрого происходит обратная ситуация, когда, наоборот, готовность Дейнерис войти в огонь, эта верность себе рождает драконов, потому что в тот момент внутренний дракон самой Дейнерис вырывается на свободу. Только он может разбудить спящих драконов, а не её робкие попытки то нагреть каменные яйца свечами, то положить их в жаровню. Всё это не работает, потому что драконы рождаются не от перепада температур и не от нагревания, а от воли. От воли, от отчаяния, от отваги, которые находят своё выражение в огне, — то есть мы видим скорее внутренний огонь самой Дейнерис, нежели просто погребальный костёр. Но её символическая смерть и даёт жизнь трём драконам.

И тут мы подходим к одной из важнейших категорий и в книге, и в фильме, но не к понятиям добра или зла.

Скорее, это категория — я даже опасаюсь слова «провидение» — наверное, судьбы. «Некая категория» — скажу аккуратно — представлена здесь очень выразительно.

Что я имею в виду? Давайте зададимся вопросом, кто, собственно, должен был родиться у Дейнерис. Мальчик. Но не просто мальчик, а будущий завоеватель, практически Тамерлан, «тот, кто покроет весь мир», то есть буквально овладеет всем миром. Она называет будущего своего ребёнка именем своего брата, Рейего, и в ужасе выслушивает предсказание: «Жеребец — это кхал кхалов, предсказанный в древнем пророчестве, дитя. Он объединит дотракийцев в единый кхаласар и приведёт их к концам земли, так было обещано. Все люди мира покорятся ему». Колдунья, которая, по сути, лишила её ребёнка, — здесь не может быть двух трактовок — спасает мир от будущего завоевателя, который мог бы залить его кровью.

Раз за разом Джордж Мартин ставит перед нами вопрос, что есть добро и что есть зло. И, кстати, дальше мы, естественно, должны коснуться трансформации и самой Дейнерис, которая тоже переживает эту символическую смерть и меняется, причём чем дальше, тем всё заметнее. «Если я оглянусь, я пропала», — повторяет она себе каждый раз, когда принимает самостоятельное решение. Но она — Матерь драконов, воплощение огня. Если судить по фильму, то чем ближе Дейнерис к Железному Трону, тем холоднее она становится, тем меньше в ней от человека и больше — от правителя. Тем самым её пламя, как бы пламя личности, переходит в пламя драконов, с помощью которых она завоевывает власть. Актриса, кстати, прекрасно это понимает и очень чётко показывает трансформацию своей героини.

Следующий момент — это, конечно, культ Семерых, и это очень интересно. Потому что тут мы находимся — внимание! — на опасной территории, и я должна напомнить, что это не является ни пропагандой, ни антипропагандой и я не хочу оскорбить ничьих религиозных чувств.

Так вот, я недавно прочитала очередное интервью с Джорджем Мартином, где он прямым текстом говорит о том, что в культе Семерых изобразил католическую церковь эпохи Средневековья. Да, он сознательно делал её не слишком привлекательной, потому что ничего, с точки зрения Мартина, особо привлекательного в католической церкви эпохи Средневековья не было. Он понимает церковь прежде всего как некий социальный институт, который занят получением и удержанием власти. Возможно, именно поэтому во вселенной Джорджа Мартина нет ни крестоносцев, ни крестовых подходов — им нечего завоёвывать. Потому что там нет Грааля, который представляет собой, как известно, не просто бесценный артефакт, но метафору восхождения души. Так вот, там нет ничего, привычного нам по рыцарским романам, там есть просто бесконечные войны.

С другой стороны, если вспомнить все размышления на тему Семерых в тексте и в фильме, то обнаружится, что эти семеро тем не менее едины. Это разделение на Мать, Отца, Воина, Деву, Неведомого, Старицу, Кузнеца — условно. Или, если использовать лексику романов Умберто Эко, то это разделение для простецов.

Получается, что для простецов происходит персонализация некоей божественной силы, а для жрецов это едино. Джордж Мартин как бы передал это рассуждение своим персонажам. Почему символом веры в Семерых является радуга, почему в септе установлена призма, почему жрецы носят кристаллы? Потому что единый луч света, пройдя через призму, расщепляется на Семь. По сути, здесь уже идёт речь о единобожии.

Красивая метафора, и мы, опять же, задумываемся, так ли Джордж Мартин прост в своих размышлениях об отрицательных сторонах католической церкви Средневековья. С другой стороны, мы понимаем, что семь ипостасей Единого прекрасны в своей архетипичности, потому что Кузнец — одно из самых древних божеств, вспомним Гефеста и так далее, а Мать есть Великая мать, Отец — параллель с Создателем, Воин — Марс, Дева — воплощение богини-девственницы, от Артемиды до Весты. Старица очень похожа на юнгианскую Мудрую Женщину. Очень интересен Неведомый, он же Stranger, некто — это тот, кто роднит Семерых с другими, абсолютно малоприятными обитателями пантеона «Игры престолов». Потому что, во-первых, Неведомый — это Безликий, и, во-вторых, Неведомый — это, как ни странно, Рглор, Красный бог.

Именно Красный бог — самая большая ловушка восприятия в «Игре Престолов». Потому что первое и главное, чего хочет наше с вами сознание, воспитанное в авраамических религиях, — это немедленно увидеть в нём как раз некое воплощение абсолютного света, абсолютного добра, потому что его называют «бог света», и в пророчестве об Азоре Ахай меч обещан «светозарный», и герой спасёт мир от тьмы, и Красная жрица Мелисандра, соответственно, собирается это пророчество исполнять. Но вопрос в том, кому она молится. В Евангелии от Матфея сказано: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их» (Мф, 7:15–16). Чем занимается Мелисандра? Она отправляет людей на костёр, будучи в полной уверенности, что она вправе это делать. Для неё не существует ничего, кроме пророчества, которое она фанатично стремится исполнить. Но чем больше сил она в это вкладывает, тем больше ошибок совершает. Более того, она постоянно напоминает, что Рглор — бог не только света, но и теней, которые он отбрасывает. Бог Мелисандры — это не столько повелитель света, сколько повелитель страха. Именно страх она транслирует в словах «ибо ночь темна и полна ужасов».