Юлия Петрова - Игра престолов: прочтение смыслов

В.Б.:Тут две вещи. Первая — это та, о которой, по-моему, говорила Оксана Куропаткина: в мире «Игры престолов», в мире «Песни льда и пламени» фактически нет теологии. То есть, что, собственно говоря, проповедует Его Воробейшество на уровне идей, на уровне символа веры, остаётся совершенно непонятным. Примерно ясно, что он проповедует в смысле действий. Такое ощущение, что просто людям настолько не нравится Ланнистер, что уж пусть лучше будет Его Воробейшество. И второе — если касаться вопроса о том, чему служит Варис, то, возможно, более-менее точным определением будет то, что Варис служит Порядку. А Порядок в таком мире, какой описан у Мартина, воплощается в том, что политическая власть находится в руках, так сказать, героев — в руках людей, выдающихся настолько, что о них Мартин даже книгу написал. Потому что только это единственный случай, когда в книгу прорывается, условно говоря, народ: народные массы из статистов, которые убивают и умирают по велению и по воле персонажей, обретают худо-бедно какую-то субъектность, чего-то хотят и к чему-то стремятся. И получается, что в этом случае Его Воробейшество отвратителен настолько, что на его фоне даже Серсею Ланнистер начинают жалеть. Получается, ловушка притворства действует как объективная, не как субъективная только. То, что было бы, если бы это был роман про исторического Савонаролу, где бы изображалось, как он создаёт некоторую ловушку своего благочестия, и мы бы в конце концов радовались в тот момент, в который мы можем разоблачать эту иллюзию. Это напоминает такую вот гоббсовскую или макиавеллианскую, в чём-то политическую иллюзию. А здесь эта иллюзия, в принципе, материализуется. Это гоббсовская, маки-авеллианская метафора. Как раз это я хотел бы обсудить.

Е.В.:Чем похож Его Воробейшество на Вариса? Они правда похожи. А похожи они даже как-то типологически, но они такие как бы на вид положительные.

М.Ш.:Да ладно.

Е.В.:Такие спокойные какие-то на вид. При диалоге других героев с ними они могут создавать иллюзию объективной, какой-то гармоничной респектабельности. Ну, вспомним диалог Его Воробейшества с бабушкой королевы.

А.М.:То есть всеобщая респектабельность — она здесь олицетворяется, материализуется.

Е.В.:И при этом Его Воробейшество, как и Варис, абсолютно искренен. Эти неподдельность, респектабельность, искренность — за ними стоит служение действительно, условно говоря, объективированному, «вне меня» лежащему принципу. То есть: «Я сейчас тебя убью, или посеку, или сожгу, разорю, но ты же понимаешь, что я к тебе при этом никак не отношусь, а это меня побуждает сделать вот то дело, которому я служу». Что касается Его Воробейшества — как это здесь работает? Совершенно правильно было замечено, что здесь нет теологии; вернёмся к тому, что я говорила про сакральное и профанное. Как мы все знаем из христианской этики, про пену на губах ангела…

А.М.:Учитель Церкви, Григорий Померанц.

Е.В.:Тот принцип, который выражен этими словами, он более глубокий. Что он означает? Он означает, что когда человек на себя берёт эту роль, или сам придумывает, не опираясь на ту или иную инстанцию, которая легитимирует его действия, на высшую инстанцию, когда он сам придумывает что-то такое, то есть тот объективный этический принцип, за который сейчас тебя пожгут, — это приводит к некоторому превращению…

М.Ш.:Легенда о Великом Инквизиторе.

Е.В.:Я как раз к ней подводила. Великий Инквизитор действует в этой системе превращённого добра, в силу того, что никакого добра не может быть, поскольку принципа этого сакрального, из которого добро берётся, просто нет в этом мире.

М.Ш.:«Всё, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказу и для блага государства». Темы макиавелли-евская и гоббсовская здесь абсолютно уместны. Но я очень хочу, чтобы мы развили тему, как раз связанную с Гоббсом. А прежде чем мы это сделаем, позволю себе маленький комментарий. Если вдуматься, мы рассмотрели трёх «серых кардиналов» на данный момент: Мизинца, Вариса и Его Воробейшество. Если смотреть по тексту, мне просто интересно было предположить, что же сам Мартин-то имел в виду. Мы все очень хорошо знаем трактовку сериала, а вот трактовка книги? И, если вчитаться, получается крайне интересная вещь. Они все условно хорошие. Они все правы. Каждый из них находится в рамках не глобальной этики, не вопросов добра и зла, не вопросов теологии, а в рамках собственной правоты. Мизинец, кстати говоря, там гораздо более позитивный, нейтрально позитивный персонаж, ну, немножко прилгал, что он с Кейтилин спал, а может быть, и не прилгал. И кстати, он Сансу не продаёт Рамси Болтону. Там абсолютно другой расклад. Варис вообще не белый и пушистый.

Р.Т.:Он не пушистый, он лысый.

М.Ш.:Да. Что характерно. Как верно заметил Ричард, он абсолютно нейтрален: такой наблюдатель, игрок и т. д. И, кстати, обратите внимание, в сериале он ещё постоянно прячет руки. То есть он вообще не показывает никаких своих намерений. И Его Воробейшество, который точно так же следует каким-то своим правилам. А теперь внимание: так ведь Серсея абсолютно в этом плане права. Она же спасает своих детей! Какая мать не хочет спасти своих детей?

Р.Т.:Да, то есть, видимо, здесь есть элемент этики, но этики чисто, если хотите, биологической. Меня впечатляет, что сам концептуальный пласт саги — он дохристианский или послехристианский. Даже ни одно из имён героев не является именем христианским, хотя иногда напоминает его.

Р.Т.:Само понятие этики при анализе этого произведения ахронично и анахронично. И, кроме того, я бы сказал о понятии «народ», которое упомянул, если не ошибаюсь, Владимир. «Народ» был придуман Гердером, то есть это XVIII век. Точка отсчёта, от которой развивается сюжет, отсылает нас в совершенно иной, доисторический, во всяком случае досовременный, период. Поэтому народа там действительно нет. Там есть люди, там есть воины, там есть какие-то крестьяне, которые копошатся в плодородной земле…

М.Ш.:В почве.

Р.Т.:И нации тоже. Вообще, в конце XVIII — начале XIX века этих понятий не существует. Биологически привязано всё к любви: особенно матери и отца к детям; к любви мужчины и женщины друг к другу. Этим, на мой взгляд, этическое содержание исчерпывается.

А.М.:Да, но если говорить как раз о гоббсовском мире, то Гоббс сделал очень интересную вещь. Фактически создав первую, в общем-то, атеистическую систему политологии, он, собственно, перевернул спор времён Реформации и Контрреформации — спор об узурпации, вокруг которого всё строилось. Собственно, католики утверждали, что Католическая церковь — единственная, которая не может узурпировать власть, поскольку она всячески заботится о своих детях, и, собственно, те добродетели, которыми она обладает, оправдывают в том числе даже и те недостатки, ошибки, преступления, которые были совершены. А что Церковь совершала преступления — это потому что она вынуждена была противостоять той системе узурпации, которая существовала во всём окружающем мире. То есть окружающий мир здесь описывается как Град Земной и как град, в котором происходит узурпация. Понятно, что эта схема восходит к Августину, хотя очень своеобразно препарированному, где только, в общем-то, Град Божий, как вы помните, не представляет собой узурпацию. А, собственно, с чего у Августина начинается мировая история — с того, что, в общем-то, Ромул убивает Рэма, то есть фактически узурпатор убивает узурпатора.