Оливер Пилат - Атомные шпионы. Охота за американскими ядерными секретами в годы холодной войны

— Плюс, — сказал он, — абсолютно любая информация, которую мог найти Эйб, относительно техники военного назначения.

Действуя по инструкции, Гарри Голд через какое-то время попытался принять жесткие меры в отношении Бротмана.

— Я сказал Эйбу, что ему придется исправить свое поведение по двум пунктам, — заявил он на суде. — Во-первых, он передавал разрозненные фрагменты информации. Во-вторых, я сказал, что ему придется перестать опаздывать на встречи.

Чрезвычайно раздраженный, Бротман ответил, что «видимо, Советский Союз не ценит важность материалов», которые он передавал в прошлом. Он сказал, что передал всю схему производства высокооктанового бензина. И еще сказал, что передал Джону (Голосу) чертежи авиационного двигателя турбинного типа, а позднее передал Хелен чертежи одной из первых моделей автомобиля «Джип».

Голд свидетельствовал:

— Эйб сказал мне, что если требуются данные военного назначения и если речь идет о полных чертежах и полных описаниях технологий, то в эту самую минуту у него на столе в Хендриксе лежат чертежи плюс все материалы с описаниями работы военного завода по производству взрывчатки в Теннесси.

Бротман, однако, не явился на следующую встречу, на которой должен был передать чертежи с теннессийского завода. На него совершенно нельзя было положиться, хотя рано или поздно, в той или иной форме он все же умудрялся выполнить обещанное. Голд привык без протестов брать отрывочный и неудовлетворительный материал. Из-за этого чертежи и другие документы из компаний, где работал сотрудником или консультантом Бротман, скапливались в подвале у Голда и в конце концов были использованы на суде.

С помощью и без помощи данных из своего просторного чулана Голд сумел описать встречу за встречей с фотографической четкостью. Он говорил: «Я назначил встречу на пересечении 51-й улицы и Лексингтон-авеню, в ресторане «Бикфордс», за которым идет кафетерий, который называется то ли «Лейн» то ли «Парк-Лейн», потом театр «Транслюкс». На юго-западном углу там стоит банк с часами на фасаде…» Или так: «Это было в дверях ресторана «Хорн энд Хардарт», который находится на 23-й улице, на углу либо 6-й, либо, скорее, 7-й авеню. У этого «Хорн энд Хардарт» очень большое окно или окна и очень маленькая дверь…»

По словам Голда, отношение Советов к Бротману менялось в зависимости от его полезности в качестве шпиона, которая была крайне неравнозначной. Когда Бротман ушел из крупной инженерной компании, чьими богатыми ресурсами он регулярно пользовался, чтобы открыть собственный бизнес, Голд подготовил для него великолепную обманку, которая как ничто другое показала, какая на самом деле доверчивость стояла за поверхностным цинизмом Бротмана.

Голд шепнул Бротману, что в Штаты вскоре должен приехать один очень важный советский чиновник, официальное лицо из Москвы. У этого чиновника есть официальные причины для поездки, но его фактическая тайная цель — познакомиться с Эйбрахамом Бротманом и обговорить с ним ту необычайную службу, которую Бротман сослужил для Советского Союза и еще может сослужить в будущем. Заглотив приманку, Бротман сказал, что будет очень рад познакомиться с советским чиновником.

Голд забронировал два номера в гостинице «Линкольн» для этой эпохальной встречи, которая состоялась в декабре 1942 года. Он посадил в одном из номеров Семена Семенова, своего советского начальника, а сам вместе с Бротманом пришел в другой около 8 вечера.

По договоренности Семенов постучался в дверь примерно через двадцать минут после того, как Голд и Бротман вошли в номер. Голд представил своего начальника как «Джорджа». Обман чуть не сорвался, когда «Джордж» обратился к Голду по имени Гарри, а не Фрэнк Кесслер, ведь именно это имя тогда использовал Голд в общении с Бротманом. К счастью, Бротман был слишком ослеплен воображаемой честью, которую ему оказали, чтобы заметить эту промашку.

Семенов, математик по образованию, озадачил Бротмана каким-то малопонятным разговором, явно отрепетированным заранее. Потом Бротман постарался обеспечить себе место под советским солнцем, показав ему прибор особой конструкции, который использовался в процессе никелевой катализации. Это было сложное и ценное устройство, которое Семенов как следует похвалил. Этот словесный менуэт продолжался несколько часов. После ухода Семенова Бротман вышел из вестибюля гостиницы в ночную тьму на седьмом небе от счастья.

— Эйб сказал мне, — без выражения свидетельствовал Голд на процессе, — что я подарил ему одно из самых чудесных переживаний в жизни… подарил ему такое волнение, которого он никогда не забудет. Он сказал, что был настолько счастлив, что тогда же, прямо в 2 часа ночи, вернулся на фирму «Кимерджи» и проработал до утра… Он сказал, что не мог спать… Он взял такси и уехал…

На встрече Семенова с Бротманом были затронуты два конкретных вопроса. Один заключался в том, что Семенов потребовал от Бротмана отказаться от собственного бизнеса и устроиться в одну из указанных групп американских концернов. Другой состоял в том, что он предложил помощницу-стенографистку, когда им с Голдом может потребоваться ее помощь при подготовке шпионского отчета.

Выйдя из транса, Бротман без долгих рассуждений отверг первую идею, но согласился на вторую. Как ни странно, именно эта стенографическая помощь и имела для него катастрофические результаты, потому что обвинение смогло найти Дженни Завируку, молодую стенографистку, которую они нанимали, и вызвать ее в суд, где она подтвердила еженедельные встречи с Голдом и Бротманом в течение нескольких месяцев и даже сообщила темы некоторых шпионских докладов.

Разоблачение Бротмана как шпиона имело только тот юридический смысл, что оно предоставило мотив для его ложных показаний перед большим жюри 1947 года о знакомстве с Яковом Голосом. Когда Голд дошел до заговора между ним самим, мисс Московиц и Бротманом, он казался уже не таким спокойным, но почти таким же педантичным. Ни мисс Московиц, ни Бротман не осмелились выступить в качестве свидетелей, поэтому защита испробовала привычную тактику отчаяния — дискредитировать главного свидетеля обвинения. Адвокат защиты Уильям Клайнмен, бывший помощник окружного прокурора из Бруклина, который имел манеру выступать в суде с шумом и грохотом, сосредоточился на той лжи, которую Голд рассказал о себе Бротману и мисс Московиц. Каждую деталь в воображаемой жизни Голда с женой и детьми, которой он компенсировал их отсутствие, перевернули и обмусолили со всех сторон. Клайнмен сорвал завесу с того факта, что Голд желал смерти собственному брату, и со всех остальных фрейдистских выкрутасов, которые происходили в этом непростом уме. Во вступительных и заключительных речах и при перекрестном допросе он гремел о том, что Голд — морально безответственный человек. Начав с той теории, что у Голда «единственная цель — спасти собственную гнилую шкуру, ведь на кону стоит его жизнь», Клайнмен дошел до мысли, что Голдом двигала «безумная ненависть», с которой он пытался «уничтожить» Бротмана и мисс Московиц.