Вадим Гребенников - Перлюстрация. Перехват информации

Вот почему изымались не только послания с так называемым «антисоветским» содержанием, где авторы, пусть осторожно, но все-таки пытались рассказать правду о своей жизни, но и совершенно невинные письма сугубо личного содержания. Например, советский гражданин просил своего заграничного корреспондента прислать ему икону.

Конечно же, такое письмо конфисковывалось. Другой просил американского или канадского родственника помочь ему материально. Разве это не свидетельство низкого уровня жизни, бедности в стране победившего социализма? И такое письмо, естественно, изымалось.

Не пропускались даже письма с фотографиями, так как на них были запечатлены советские люди. А по их внешнему виду — по одежде, по выражению лиц совсем нетрудно было догадаться, как им живется в Советском Союзе. Любая фотография, на которой были запечатлены граждане с грустными физиономиями, рабочие в старой спецодежде, в фуфайках, подлежала конфискации.

Одновременно цензоры обязаны были следить за тем, чтобы в страну не просачивались сведения о жизни рабочих и служащих за рубежом. Незачем советским людям было знать, что происходило за кордоном, и начать сравнивать свое существование с западным.

А, значит, цензоры вели непримиримую борьбу с любым восхвалением западного образа жизни, опять же испытанным методом конфискации «вражеской пропаганды». Независимо от содержания, конфисковывались все письма за границу, написанные репрессированными, ссыльными, заключенными, переселенцами. Согласно инструкции все указанные категории лиц были лишены права на переписку с заграницей, хотя им-то самим об этом, понятно, не сообщали.

Нет сомнения в том, что многие из тех, кто вел переписку с заграницей, догадывались о существовании суровой цензуры. Вот почему, описывая свое житье-бытье, они стремились проявить максимум находчивости, изобретательности и изворотливости. Цензору вроде бы и придраться к их письмам невозможно было: жилось им прекрасно, буквально всем были довольны, хвалили советскую власть, давшую им счастье свободного труда…

И он обязан был угадать тайные замыслы авторов этих писем. И действительно, как правило, в самом конце письма содержалась скромная просьба: прислать на память посылочку. В результате письмо конфисковалось, чтоб знали впредь, что не к лицу советскому человеку «клянчить подачки» у граждан, проживающих в «загнивающих» капиталистических странах.

Обычно в конце каждого месяца отделение «ПК», а также международное отделение направляли спецсообщения в Москву, в МГБ. Они составлялись на основании проверенных писем, согласно следующим темам:

1. Международное положение СССР.

2. Внутреннее положение СССР (то есть высказывания людей о работе промышленности, сельского хозяйства, транспорта, торговли, учебных заведений и т. д.).

3. Высказывания, порочащие советский общественный и государственный строй.

4. Анонимные письма, листовки, лозунги.

5. Религиозная пропаганда и т. и.

В этой информации отражалось недовольство советских людей различными аспектами, явлениями советской жизни. Сюда относились разнообразные критические замечания, несогласие с генеральной линией партии и политикой советского правительства. Фиксировалось и другое — жалобы на низкий уровень жизни, на несостоятельность колхозного строя, на продовольственные и иные затруднения.

Кроме отдела «В», спецсообшения в МГБ отправляли также и другие отделы УМГБ, которые секретные сведения добывали агентурным путем. Вся отправляемая информация была в высшей

степени достоверна, здесь исключались «очковтирательство», приукрашивание фактов или «дутые» цифры. Работники органов все должны были видеть, слышать и знать.

Полученная таким путем информация правдиво, объективно отражала настроение разных слоев населения страны. По ней партийная «верхушка», если б она того хотела, могла бы принять меры для исправления перегибов, которые допускались и продолжают допускаться во всех областях экономики, культуры, и науки Советского Союза.

Но собиралась она вовсе не для этой благородной цели. Весь накопленный «материал» служил для подавления, уничтожения тех, кто противился искривлениям или хотя бы устно выражал свое несогласие с ними. Такова была политика КПСС, единственной партии ведущей страны социализма. Без постоянного, непрекращающегося насилия она бы уже давно потеряла власть.

Поскольку много писем до адресатов не доходило, некоторые советские граждане пытались разобраться с причинами этой проблемы. При этом срабатывала элементарная логика: если письма отправляются почтой, то она и должна нести полную ответственность за их пропажу. Поэтому граждане и обращались с жалобами и претензиями на исчезновение писем в почтовые учреждения.

МГБ было выгодно, когда в утере писем обвиняли почту, когда от почтового ведомства требовали выяснения обстоятельств, принятия мер, наказания виновников и т. п… Такое положение дел уводило общественность в сторону от реальной причины, создавало ложное впечатление о непричастности органов госбезопасности к проблемам с письмами.

Об этом писал Рой Александрович Медведев в своей книге «О социалистической демократии»: «…Некоторые из официальных лиц в беседе с автором настоящей книги решительно отрицали наличие у нас в стране какой-либо почтовой цензуры. Все утверждения о существовании такой цензуры решительно отвергались как клевета…»

И действительно, за все годы существования советской власти ни в одном печатном издании не промелькнуло даже намека о негласной проверке писем. Когда заходила речь о цензуре в стране, ответственные чиновники советских правительственных учреждений немедленно ссылались на Конституцию СССР, запрещавшую цензуру почтовой корреспонденции.

В «ПК» требовалось не просто вскрывать письма, а «работать» ювелирно, чтобы никто никогда не догадался о проделанной операции. На письме не должно было остаться ни малейшего следа вскрытия, чтоб даже самый опытный глаз не смог ни к чему придраться.

Для вскрытия писем применялась специальная посуда из нержавеющей стали, заказанная, кстати, не на обычном предприятии, а в собственных мастерских МГБ. Они находились в Москве, откуда и получали передовую «спецтехнику».

Упомянутая посуда представляла собой герметически закрывающиеся чаны, имеющие сверху отверстие для их заполнения водой. Кроме того, в них имелись и специальные клапаны для прохождения пара. Письма, подлежащие перлюстрации, клались не на металл, а на специальную марлевую подкладку.

Когда вода нагревалась до кипения и пар сквозь отверстия устремлялся вверх, конверты клались на марлю. После воздействия пара на клей письмо открывалось без труда. Кстати, вскрытие производилось не пальцами, а предназначенной для этого тонкого процесса костяной палочкой. Палочку вводили в клапан конверта и…