Вадим Гребенников - Перлюстрация. Перехват информации

Однако из конспиративных соображений строжайше запрещалось выходить на улицу. После перерыва вновь воцарялась в зале глубокая тишина, столь необходимая при выполнении такой тонкой, такой нужной и важной работы, как перлюстрация чужих писем. И так в течение всего 8-часового рабочего дня.

Украинская группа была создана в отделении «ПК» Читинского УМГБ в 1948 году. Необходимость ее создания диктовалась тем, что к концу года в Читинскую область начали прибывать крупные партии ссыльно-поселенцев из Западной Украины.

Перед вступлением на новый пост начальник отделения «ПК» провел с сотрудниками дополнительный инструктаж. Беседа, в основном, касалась вопросов хранения совершенно секретных документов. Отныне после окончания работы каждый цензор был обязан собрать все оставшиеся непроверенными письма и закрыть их в ящике стола, а ящик опечатать своей именной печатью. Все бумаги и письма, находившиеся на столе, считались секретными, даже если на них и не было грифа секретности.

В столе хранился ряд совершенно секретных документов, среди которых были списки и «наблюдательные дела» спецпереселенцев, за перепиской которых наша группа вела особое наблюдение. Это было вызвано тем, что оперативные работники областного управления МГБ не знали украинского языка.

Во избежание лишней волокиты до поры, до времени группе поручили вести наблюдение за перепиской тех людей, враждебно настроенных против советской власти. По истечении определенного времени «наблюдательные дела» с соответствующими препроводилками, переводами текстов и т. п., передавались в областное управление МГБ, где уже решалась дальнейшая судьба «подозрительных» субъектов.

Кроме того, в столе хранились чистые бланки совершенно секретных «меморандумов», которые надо было направлять в УМГБ, а также разнообразная деловая переписка с родственными отделениями министерства, «задержанные» цензорами письма, их переводы на русский язык и другие материалы, тоже секретные.

Для каждого оперативного работника была заказана специальная металлическая печать с фамилией и инициалами. Вся процедура опечатывания столов и сейфов выглядела исключительно как мера предосторожности против своих же товарищей, с которыми вместе приходилось работать.

Согласно инструкции, которая называлась «перечнем», разрешалась только такая переписка, которая подпадала под понятия «семейная», «бытовая», «интимная» или «дружеская». Без рассуждений, наблюдений и выводов, вредных для власти.

Однако подавляющее большинство писем как раз и относились к той категории, которая не подходила ни под одно из перечисленных выше понятий. А это означало, что их надо «подвергнуть конфискации». Мало того, это также означало, что на их авторов следует завести «наблюдательные дела».

И накапливались груды папок, в которых содержались аккуратно подшитые «документы», которые неопровержимо свидетельствовали о «злокозненности» взятых под наблюдение лиц. В справках, которые писали цензоры, их высказывания получали стандартные определения: «антисоветские выпады», «клеветнические измышления» и т. д. Письма, естественно, подлежали безоговорочной конфискации.

Очень скоро ссыльно-поселенцы поняли, что и как надо писать, чтобы их письма доходили до адресатов. Тем не менее, типичным было такое положение дел: из 2,5 тысяч проверенных писем больше половины приходилось «подвергать конфискации». Начальство не волновало такое ненормальное положение вещей. Наоборот, это считалось признаком хорошей работы, проявлением революционной бдительности.

Все письма спецпереселенцев, задержанные цензорами украинской группы, попадали к переводчику. Его задача заключалась в том, чтобы по возможности точнее перевести на русский язык содержавшиеся в тех письмах так называемые антисоветские высказывания. Переведенный текст писался на специальном бланке с грифом «Совершенно секретно».

В «ПК» эти бланки назывались «меморандумами». Они на самом деле являлись ничем иным, как доносами тайной цензуры на людей, чьи письма она перлюстрировала. На основании этих доносов, посылаемых в оперативные отделы УМГБ, людей разрабатывали «оперативно», иными словами говоря, — репрессировали.

«Меморандум» представлял собой обыкновенный печатный бланк с не совсем обыкновенным содержанием. Его графы недвусмысленно требовали от цензора указывать именно те данные, которые только и были нужны оперативникам, чтобы схватить и «скрутить в бараний рог» очередного «врага народа».

Разумеется, прежде всего необходимо было указать фамилию и адрес отправителя, а также все данные о получателе письма. После изложения так называемого «антисоветского содержания» письма указывался номер цензора, задержавшего данный «документ», а также номер переводчика, переложившего его на русский язык. Фамилии 2-х последних сохранялись в тайне даже от оперативных работников УМГБ.

Если, например, письмо было задержано одним из цензоров украинской группы, то после составления на него «меморандума» начальством принималось по нему решение. Прежде всего следовало решить, какой ход дать этому «документу». В данном вопросе существовало 2 закодированных варианта.

Вариант «А»: письмо возвращалось на почтамт для отправки его по адресу. И вариант «К»: письмо конфисковывалось. Относительно задержанного письма, в зависимости от его содержания, следовало принять уже более конкретное решение. Например: завести на отправителя «наблюдательное дело», сообщить о нем в 5-й или во 2-й отдел УМГБ.

5-й отдел считался внутренним, а 2-й — международным. С некоторых писем рекомендовалось снимать фотокопии. Наконец, в особо важных случаях о «выловленных» высказываниях полагалось информировать УМГБ, с каковой целью туда направлялось так называемое спецсообщение.

Принятое по каждому в отдельности «документу» решение начальника отделения не считалось еще окончательным. Необходима была также подпись начальника отдела. С нею спецсообщение принимало уже окончательный вид, и принятое решение вступало в силу.

Если на человека зародилось «наблюдательное дело», то все его письма, а также следующие в его адрес тщательно проверялись. По сути дела, судьба этого индивидуума была уже предрешена. Основания для обвинения и осуждения такого человека у органов всегда находились. Что же касается «самого справедливого в мире советского народного суда», то можно было не сомневаться, что он лишь прочитает заранее вынесенный в МГБ приговор.

Когда по истечении определенного времени накапливалось достаточное количество «меморандумов», эти дела передавались в оперативные отделы УМГБ для дальнейшей «оперативной разработки». Вскоре после такой передачи — письма от лиц, фигурировавших в «меморандумах», переставали к нам поступать.