Николай Соколов - Расследование убийства Российской Императорской семьи

Чтобы чем-то заполнить свою жизнь, дети много работали над уроками. Император преподавал историю Алексею, Императрица — катехизис всем детям и немецкий язык Татьяне. Играли пьесы на английском и французском, и в них все дети имели свои роли.

Но их души были полны грусти, когда по вечерам, в свободные часы, они сидели у окна и смотрели на проходящих мимо свободных людей. Эта же грусть видна и в некоторых записках императрицы к Гендриковой, она именует в них себя «узницей».

В доме, где заседал Уральский областной совет, 4 сентября 1918 года среди прочих документов, принадлежавших Императорской семье, нашли запись, сделанную от руки Шнейдер. Эта запись касается заточения в Тобольске, и там содержатся отрывочные мысли: «Расхищают казну и иностранцы господствуют… Насильственное заточение — хуже смерти… А на окнах не легкие узоры, а целые льдины…» Может быть, Шнейдер отразила в этих скорбных думах лишь свои личные чувства?

Но власть недолго оставалась в руках Кобылинского. И он не смог и дальше защищать спокойствие государей. В сентябре месяце в Тобольск прибыли два комиссара: Панкратов и его помощник Никольский. Естественно, они оба принадлежали к партии социалистов-революционеров.

Панкратов Василий Семенович имел достойное прошлое, чтобы теперь караулить Императора. Кобылинский, живший с ним несколько месяцев в Тобольске в одном доме, узнал его историю из его собственных уст: «В 18 лет, — рассказывает он, — он убил в Киеве жандарма, защищая какую-то женщину. За это он был судим и заключен в Шлиссельбургскую крепость, где в одиночной камере пробыл 15 лет. После этого он был сослан в Якутскую область, где пробыл 27 лет».

Его помощник Александр Владимирович Никольский также находился в ссылке в Якутской области за свою принадлежность к революционной партии. Там он и сошелся с Панкратовым.

Как же эти люди относились к Императорской семье?

Показания Теглевой:

«Про Панкратова я должна по совести сказать, что он был храбрый человек. Он был социалист и отбывал ссылку где-то в Сибири. Он был человек добрый и сердечный. К Императорской семье, в особенности к великим княжнам, и особенно к Марии Николаевне, которую он любил больше всех, он относился хорошо. Император при встречах разговаривал с ним. Никольский, напротив, был груб и плохо воспитан. Он был противоположностью Панкратову. Тот проявлял заботу об узниках, как мог. Никольский же держал себя совсем по-другому, и, не будь рядом Кобылинского, он бы, пользуясь слабохарактерностью Панкратова, наделал нам много плохого».

Показания Эрсберг:

«Панкратов был смелый, благородный и добрый человек. Он по-человечески относился к узникам. Видно было, что он жалеет их. Особенно он любил Марию Николаевну. Однажды она упала и поранила себе глаз. Панкратов, услышав об этом, тотчас же прибежал и заметно беспокоился из-за этого. Так же он относился к болезням царевича. Он внимательно относился и к императору. Иногда он приходил к нам и любил рассказывать великим княжнам и Алексею о своей ссылке в Сибирь, а те любили его слушать. Никольский был страшно груб и недалек. Он плохо относился ко всем».

Остальные свидетели дают аналогичные характеристики Панкратова и Никольского. Ввиду однообразия показаний, я оставляю за Панкратовым то, что связано с его личными качествами. Но речь не об этом. Панкратов и Никольский имели всю полноту власти. И как они ее использовали?

Показания Жильяра:

«Они были главными распорядителями нашей жизни, и Кобылинский подчинялся их приказам. Я не могу сказать о них ничего плохого с точки зрения интересов Императорской семьи. Но они принесли нам вред бессознательно: их обращение со стрелками нашей охраны их полностью разложило».

Показания Кобылинского:

«Панкратов сам лично не был способен сознательно причинить зло кому-либо из Императорской семьи. Однако они с Никольским его причиняли, потому что были партийными людьми. Совершенно не зная жизни, они были подлинными эсерами и хотели, чтобы все принадлежали к их партии; они начали вовлекать в свою веру солдат. Они завели школу, где учили солдат читать и преподавали им разные полезные вещи. Но после каждого урока они понемногу втягивали солдат в политические вопросы, ведя проповедь эсеровской программы. Солдаты проглатывали и переваривали эту проповедь по-своему. По причине своей темноты они становились большевиками…»

Царя охватывала скорбь, когда он видел, что новая власть делала с русскими солдатами. Отсюда шла его ирония по отношению к Панкратову, которому он дал прозвище «маленький человек» (Панкратов действительно был невысокого роста).

В чем же была причина неограниченной власти Панкратова?

Показания Кобылинского:

«Панкратов привез бумаги, подписанные Керенским, и в них говорилось, что я поступаю в полное распоряжение Панкратова, и что я должен выполнять его приказы».

Я спрашивал об этом самого Керенского. Он отвечал мне так:

«Главным лицом, представлявшим в Тобольске власть Временного правительства, был Панкратов, назначенный мною. Затем, по его ходатайству и по его рекомендации, ему был назначен помощником Никольский, мне неизвестный». Я далек от того, чтобы утверждать, что только поведение Панкратова и Никольского разложило гарнизон. Большую роль в этом сыграли и материальные причины. Когда гарнизон покидал Царское Село, чтобы ехать в Тобольск, Керенский сказал солдатам: «Помните, что лежащего на земле противника не добивают; ведите себя корректно и не будьте хамами!» Одновременно он пообещал им, что они будут получать паек по петроградским ставкам, которые были выше, чем в Омске и в Тобольске, зависевшем от него в военном плане. А еще он пообещал им суточные деньги. Но ничего не было: ни пайка, ни суточных. Таким образом, раздраженные солдаты были приготовлены к восприятию большевистской пропаганды, старавшейся дискредитировать Временное правительство.

Но были и другие причины. Это была углубляющаяся разруха в стране, которую объясняет ее история. Исследования в этой области не являются целью моей работы. Но я должен отметить, что Тобольск тоже пострадал. Старые солдаты покинули гарнизон, а рекруты, прибывшие из Царского Села, чтобы их заменить, — это уже были большевики.

Власть в Тобольске Панкратова и Никольского продолжалась довольно долго. Они пережили Временное правительство, оставались комиссарами и после прихода к власти большевиков. А потом их выгнали сами солдаты, обольшевичившиеся в основной своей массе, и это произошло 9 февраля 1918 года.

По просьбе Императорской семьи, Макаров прислал из Царского Села вино «Сен-Рафаэль», которым пользовались как лекарством. Когда вино прибыло, и Никольский увидел ящики, он собственноручно вскрыл их и перебил топором все бутылки. Свидетельница Эрсберг заявила, что солдаты ругали его за это и называли «идиотом».