Александр Яковлев - Сумерки

Я вернулся к Горбачеву в качестве советника по особым поручениям. Был создан консультативный политический совет, в который вошли не только люди из ближайшего окружения Горбачева, но и лидеры нового демократического движения — Собчак, Попов, которые явно не хотели хаотического распада страны. В консультативном политическом совете возникло немало очень интересных проектов.

Назову основные: «Об акционерном капитале»; «О передаче убыточных предприятий в аренду и распродаже предприятий по бытовому обслуживанию»; «О земельной реформе и фермерстве»; «О местном самоуправлении»; «О свободе предпринимательства»; «О свободе торговли»; «О коррупции»; «О преступности»; «О грозящей опасности национализма и шовинизма»; «О правах человека»; «О разгосударствлении и децентрализации собственности»; «О разграничении функций Совета Министров СССР и Советов Министров союзных республик в области ценообразования в условиях регулируемой рыночной экономики»; «Об основных мерах по социальной защите населения в условиях рыночного ценообразования»; «О порядке образования и использования фонда регионального развития»; «О нормативах распределения общегосударственных доходов между союзным бюджетом и бюджетами союзных республик на 1991–1995 годы»; «О банковской деятельности»; «Об антимонопольных мерах и развитии конкуренции на рынке товаров»; «О государственной поддержке развития малых предприятий»; «Об изменении порядка исчисления и уплаты налога с оборота в условиях рыночного ценообразования»; «О создании в СССР службы занятости»; «Об экономической и правовой защите образования, науки и культуры в СССР в условиях рыночной экономики»; «Об инвестиционной деятельности»; «О ценных бумагах и фондовой бирже»; «О таможенном кодексе»; «О защите прав потребителей»; «О социальном обеспечении».

Подготовку этих проектов координировал академик Николай Петраков. Это была полновесная программа нового этапа демократической Реформации, который наступил после августовского мятежа. Все, однако, ушло в песок. Но сегодня без конца ахать и охать по этому поводу тоже нет смысла. Теперь самое разумное — ответственно и профессионально строить жизнь в России. И пусть другие бывшие советские республики живут так, как они того хотят. Только вот швыряться камнями через границы не надо. Пошлое это занятие.

Я уже рассказывал, как оказался в Фонде Горбачева. Пришел на работу в здание, которое просил в свое время у Горбачева для организации Центра исследований. Но не получил. Михаил Сергеевич начал путешествовать по миру с докладами, лекциями, на разные симпозиумы и конференции. Я в качестве вице-президента рассматривал планы исследовательских работ, семинаров, «круглых столов». И все бы ничего, но однажды я прочел в «Огоньке» материалы подслушивания моих телефонных разговоров, обнаруженных в бывшей канцелярии Горбачева. Мучительно было даже думать об этом. Сразу же ожили и другие обиды, о которых я стал уже забывать. Пошел к Михаилу Сергеевичу, спросил у него, в чем тут дело? Он смутился и сказал: «Может, и меня подслушивали!»

Конечно, подслушивали. Как показало следствие по делу антигосударственного заговора в августе 1991 года, подслушивался весь высший эшелон власти. Материалы подслушивания хранились в «кремлевской кладовке», как называли особо секретные сейфы в общем отделе ЦК КПСС. В материалах говорится, что подавляющую часть коллекции секретов составляли материалы технического контроля, то есть записи подслушанных разговоров. От любопытствующего уха Большого Брата (КГБ) нельзя было отгородиться ничем.

Следователи В. Степанков и Е. Лисов рассказывают, что сфера интересов Крючкова «была поистине безгранична. Слухачи из госбезопасности тщательно записывали разговоры Ельцина, Шеварднадзе, Александра Яковлева, Бакатина, Примакова и многих других союзных и российских руководителей, представителей демократически настроенной интеллигенции, активистов «Мемориала», «Московской трибуны» и прочих движений оппозиционного толка, народных депутатов, журналистов, в том числе и западных. Фиксировались не только беседы о политике. Крючкову было интересно все: кто кого любит или не любит, с кем и как предпочитает проводить свободное время, в какой стране хранит, если смог заработать, валюту, какую еду считает самой вкусной… Ну и мало ли о чем еще можно узнать из разговоров людей, которые вполне доверяют друг другу. Руководитель президентского аппарата тщательно сберегал даже конверты, не говоря уже об автографах вроде предуведомления Крючкова: «Уважаемый Михаил Сергеевич! Это выдержка из материалов технического контроля», или резолюции Горбачева: «Вл. Ал.! Надо бы сориентировать т. Прокофьева (без ссылки на источник)». Болдин прекрасно понимал, какое грозное оружие шантажа представляет собой содержимое его сейфа, неопровержимо доказывающее, что Президент был в курсе антиза- конной деятельности шефа госбезопасности».

После этого случая я не счел возможным работать дальше в Фонде Горбачева. Возникла идея восстановить работу Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, теперь уже в России. Президент Ельцин согласился и назначил меня ее председателем. Я об этом уже писал. Должность общественная, бесплатная. Кроме того, начал создавать собственный фонд. Борис Николаевич поддержал и эту идею. Создал, живу им. Фонд окреп, издает сейчас ранее закрытые документы советской и российской истории XX века. Уже изданы сборники о восстании в Кронштадте, трагедии в Катыни, о Берии, Жукове, двухтомник «Сибирская Вандея», «ГУЛАГ», «Власть и художественная интеллигенция», «Дети ГУЛАГа». Чрезвычайно информативны пятитомник «Как ломали НЭП», двухтомник «1941 год», «Государственный антисемитизм», «Сталинские депортации», «Лубянка». Всего планирую издать до 50–55 томов документов.

Я настроился на работу в фонде и в Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий. Тем более что работа этих двух организаций легко совместима по своему содержанию. Стал потихоньку отходить от непосредственной политики. Что-то в деятельности новой власти нравилось, что-то нет. Но всегда находил объяснения и оправдания — дело новое, люди молодые, еще не битые. Но успокаиваться, как оказалось, было рано. Снова задергалась кардиограмма еще больного реваншем общества. Большевики повели дело к устранению от власти Ельцина. Появились всякого рода компроматы, предложения об импичменте. Шум, гам, демагогия.

В это время (июнь 1993) Борис Николаевич обратился ко мне с просьбой подготовить ему проект речи, с которой он собирался выступить перед общественностью. Я решил воспользоваться этим предложением, чтобы изложить в довольно откровенной форме наиболее острые проблемы, причем значительную часть тезисов выступления посвятить президентской самокритике. Тезисы я разбил на разделы, например: почему нельзя возвращаться назад? Что мы строим? Что мешает нам больше всего? О саботажной роли чиновничества. О преступности, подчеркнув, что в этом явлении — «подлинная угроза историческому будущему России». Я писал также о частной собственности, фермерстве, самоуправлении и других перезревших проблемах. Отклика мои «всхлипы» не получили.