Людмила Черная - Записки Обыкновенной Говорящей Лошади

– Давайте споем что-нибудь.

И все запели.

Боже, что они пели. «Дан приказ ему на Запад, ей – в другую сторону, уходили комсомольцы на гражданскую войну». И далее – весь репертуар Иосифа Кобзона. Про наше славное, гордое, прекрасное житье при старых генсеках, про героическое прошлое и светлое будущее. Кто-то попытался спеть народные украинские песни, кто-то вспомнил старые романсы. Но хором пели только советские песни и еще «Синий троллейбус» Окуджавы.

И было это в ноябре 1992 года. Или как писали в Серебряном веке, и случилось это в месяце ноябре одна тысяча девятьсот девяносто второго года от Рождества Христова. И пели нищие евреи, которые убежали в Израиль от режима, создавшего для них невыносимую жизнь и эти самые песни.

Автобус тронулся. И барышня-гид прочувственно сказала:

– Как хорошо мы пели. Как дружно!

Воистину «Пророки твои провещали тебе пустое и ложное… Изрекали тебе откровения ложные и приведшие тебя к изгнанию» (Плач Иеремии. 2.14).

Но есть ли выход? И на это дается ответ в «Плаче Иеремии»: «Окружил меня стеною, чтобы я не вышел…» (Там же. 3.7).

Как-то в 1960-х годах рано утром я очутилась на шоссе в Гурзуфе. В ту пору я часто гостила в Гурзуфе у своей приятельницы в домишке, оставшемся ей в наследство от матери. В Крыму был еще не сезон. Море – холодное.

Хоть убей, не помню, зачем я вышла в такую рань на безлюдное шоссе.

Но вдруг я увидела, что навстречу мне движется целая процессия собак, или скорее не процессия, а пестрая собачья стая, или собачья колонна, как те колонны, в которых мы проходили по Красной площади перед мавзолеем 1 мая и 7 ноября.

Сколько было собак, не представляю себе. Навскидку сотня, а может, и две. Я, конечно, сразу отступила на обочину. Не испугалась, так как псины – большие и маленькие – целеустремленно трусили посередине дороги, не оглядываясь и не глядя по сторонам.

Я поняла, что эта собачья пробежка не могла быть спонтанной. Уверена, животные должны были как-то договориться между собой. Дать знать друг другу о дне и часе пробега. Наметить маршрут. Может быть, выбрать вожака.

Но как? И главное – зачем?

Одно я знаю точно. Этот пробег четвероногих в Гурзуфе мне не померещился. Я не способна грезить наяву, и я человек, совершенно лишенный фантазии. Не умею ничего придумывать.

Что было, то было. Собаки на шоссе в Гурзуфе осуществляли какое-то плановое или неплановое переселение народов. А может, другое мероприятие.

Нравы, как и климат, на моем веку существенно изменились. В ранней молодости, глядя на брак родителей или родителей подруг, я думала, что эти браки нечто глубоко устаревшее. Мол, брак у меня будет другим.

Где-то еще маячили фигуры героинь первых лет революции, таких эмансипированных женщин, как Александра Коллонтай или Инесса Арманд, бросивших своих мужей ради великих свершений. Особенно импонировала мне красавица Лариса Рейснер: она была журналисткой и всегда оказывалась в самой гуще событий, условно говоря, на баррикадах. То она у себя в России боролась против «чехо-словаков», помогавших белым, то сражалась в Афганистане с «империалистическим засильем» (Луначарский), а то вместе с немецкими коммунистами пыталась направить Германию на путь пролетарской революции.

Все эти женщины не имели, так сказать, «стационарных» мужей и не погрязли в быте.

Но не они одни вдохновляли девушек моего поколения. Помнили мы и строчку Маяковского: «Лиля, Ося, я и собака Щеник». Нерушимый союз не двух, а трех сердец…

Ну а Серебряный век, хоть и запретный при большевиках, но совсем близкий, недавний? Чем его мораль отличалась от морали героинь революции? Какое отношение к старым, отсталым понятиям о супружеской верности имел блоковский стих «И я провел безумный год у шлейфа черного»? Или бесконечно меняющиеся возлюбленные и мужья Ахматовой? Я до сих пор не могу разобраться, когда кончился Шилейко и начался Пунин. И где в это время болтались Лурье и Анреп? А ведь во времена Лурье с Анрепом был еще Гумилев…

Но я веду речь не об Ахматовой и даже не об инфернальных дамах революции, а об интеллигентных женщинах, которые жили в Советском Союзе и были лет на десять-пятнадцать старше меня…

Вот позвала меня в гости редактор из «Молодой гвардии» Ольга Зив. С Ольгой Зив я познакомилась на втором курсе литфака, когда я и мои друзья, однокашники Рая Либерзон и Леня Шершер, заключили с издательством «Молодая гвардия» договор на книгу о героях первой пятилетки.

Так и ненаписанная эта книга – особая статья. Дело в том, что опубликовать ее в ту пору, то есть в 1937–1938, в годы Большого террора, было, по определению, невозможно. Ведь пока книга будет писаться и печататься, кое-кого из ее героев обязательно арестуют. И тогда и авторам книги, и редакционным работникам несдобровать. Возможно, поэтому нас и не торопили. Догадываюсь также, что именно по сей причине с нами, восемнадцатилетними студентами, охотно заключили договор…

Ольга Зив была довольно известной московской журналисткой. И визит к ней показался мне большой честью. Даже ее адреса узнавать не пришлось. По телефону Ольга сказала, что меня будет сопровождать Лева Шейдин, тоже ифлиец. Лева, хоть и учился на курс или два моложе меня, не был таким несмышленышем, как я. Закончив школу, поработал несколько лет в газете. И только потом поступил в институт. Во взрослой жизни я и муж с ним много раз сталкивались и даже дружили.

Ну а в тот день по приглашению Ольги Зив я вместе с Левой отправилась к ней в гости.

Ольга, как водится, жила в коммуналке. И комната у нее была хоть и довольно большая, но сильно заставленная. Народу там собралось не так уж много. И исключительно мужчины. Из гостей я была одна женщина. Никто, впрочем, на меня внимания не обратил. Все мужчины показались мне поначалу на удивление похожими друг на друга. Примерно одного возраста и, на мой взгляд, все в солидных костюмах и в рубашках без галстука. И все, кроме самой Ольги и Левы Шейдина, курили. Принимала нас Ольга по-модному, а-ля фуршет… Накрыт был кусок большого письменного стола: там стояли закуски, две-три бутылки, рюмки и стопка тарелок.

Несколько освоившись во взрослой компании, я заметила, что среди гостей крутился рыжий, довольно молодой паренек. И что разговор вертелся именно вокруг него и Ольги. Над пареньком остальные гости-мужчины в солидных пиджаках подтрунивали. А он, как мог, огрызался. Однако, в чем была соль насмешек, я так и не догадалась. Слава богу, со мной был Лева Шейдин, который хоть и не казался инородным телом в этой компании, но и в подтрунивании над Рыжим и Ольгой участия не принимал.