Иммануэль Валлерстайн - Есть ли будущее у капитализма?

Капитализм достиг процветания и добился общего признания и легитимности, основываясь на институтах и социальных отношениях, которым в последние десятилетия был нанесен урон; его обновление будет, соответственно, зависеть от их обновления. Отчасти это вопрос достижения легитимности, общественной солидарности и поддержки. Но также это вопрос, связанный с тем, что капиталистический рост определяется урбанизацией, спросом на ресурсы, деградацией окружающей среды, миграцией и кучей других проблем, а не только инвестициями, производством и прибылями. Способность разобраться со всеми этими вопросами зависит не только от рынков, но и от правительств и, по сути, от широкого спектра других социальных институтов. Как заметил Карл Поланьи, свидетель депрессии и войн XX века, интересовавшийся как XIX веком, так и будущим, необузданное капиталистическое развитие всегда подрывает социальные условия его собственного сохранения, как и условия всеобщего блага; попытки создать новую институциональную поддержку могут как стабилизировать капиталистическую систему, так и создать условия для более эффективного распределения прибылей капиталистического роста.

Негласный социальный договор поддерживает легитимность не только капиталистического предпринимательства, но и государств, которые обеспечивают его сохранение: граждане мирятся с неравенством и экстернализацией долгосрочных издержек в обмен на рост. Сегодня все страны с высоким ростом в Азии, Латинской Америке и Африке сталкиваются с серьезными затруднениями, пытаясь сбалансировать свою модель роста так, чтобы можно было сохранить национальное единство и поддержать инвестиции в условиях будущего роста. Не очевидно, что им удастся сохранить недавние темпы роста, особенно в глобальной экономике с низким ростом, а в отсутствие такого роста они столкнуться с лопающимися спекулятивными пузырями и гражданским недовольством.

Европа и США имеют дело с теми же проблемами, но у них нет преимущества оптимизма или роста. Тревоги по поводу длительного отсутствия экономического роста и явная политическая неспособность разобраться с ним довольно заметны, однако пока они не породили реакцию в виде социальных движений, которые могли бы действительно определять возможные исходы. Ответ народа на экономический кризис и слабую легитимность государства принимал в основном форму правых и нередко ксенофобских выступлений. Ответ европейских правительств — изнурительные попытки восстановить баланс государственного бюджета за счет программ жесткой экономии, совмещаемых с сохранением капитала основных выгодополучателей финансиализации и главных виновников кризиса. США для стимулирования роста сделали больше, однако они страдают от тупиковой в политическом плане ситуации, а также от все той же уверенности в том, что налогоплательщики должны нести издержки в гораздо большей мере, чем финансовые институты или их инвесторы.

В период устойчивого ощутимого роста, особенно после Второй мировой войны, капитализм создавал занятость вместе с ростом заработной платы. В то же время экономический рост поддерживал расширение здравоохранения, образования, транспорта и других основанных на прогрессивном налогообложении и государственных инвестициях благ, которыми пользовалась основная часть граждан. Сегодня же граждане сомневаются в том, что их детям уготовано большее благосостояние и больше возможностей, чем им самим. Желание граждан богатых стран стать еще богаче наталкивается на потребность этих стран в сохранении своей международной конкурентоспособности (не только в торговле, но и для того, чтобы можно было потребовать лояльности от элит и корпораций, которые готовы убежать от режимов с высокими налогами). Есть все причины ожидать того, что темпы роста в старых богатых капиталистических странах ядра будут отставать от глобального роста, так что, даже если они останутся богатыми, при отсутствии больших структурных реформ улучшения будут сокращены. В то же время институциональные структуры, которые издавна гарантировали общую легитимность капитализма, размывались с 1970-х годов и еще больше — в контексте финансового и бюджетного кризиса.

Термин «неолиберализм» используется для обозначения пакета политических программ, которые были нацелены на снижение государственных расходов и активного участия государства в экономической деятельности, а также на сокращение государственного регулирования капиталистических рынков. Этот либерализм, сложившийся после 1970-х годов, многим обязан либерализму XIX века. Главное отличие состоит в том, что более поздняя версия стремилась упразднить комплекс социальных гарантий и экономических структур, введенных в действие в качестве составляющей зрелого капитализма. Ее главными мишенями стали институциональные структуры, внедренные в ответ на Великую депрессию, а также в период длительного послевоенного бума. Однако связь с либерализмом XIX века поучительна, поскольку она заставляет нас признать то, что противоречие между стремлениями «необузданного» капитализма и попытками компенсировать ограничения и эксцессы капитализма родилось не сегодня. В XIX веке либералы часто стремились к упразднению традиционных институтов, которые стояли на пути капиталистических прибылей, а также к ограничению новых институтов. И та же проблема стоит сегодня перед всем развивающимся миром.

Например, в Китае развитие весьма динамичного капитализма вступает в противоречие с давно сложившимися структурами местных общин, а также с альтернативными институтами, введенными в строй в коммунистическую эпоху, — такими как «данвей» (danwey), благодаря которым «трудовая ячейка» стала главным поставщиком жилья, медицинских услуг и рабочих мест (напоминая в какой-то мере патерналистские рабочие поселки ранней стадии западного капиталистического развития). Рабочие, устраивающиеся на новые места и особенно переезжающие в поисках новой работы в быстро растущие городские регионы, лишаются как старых форм социального капитала, обеспечиваемого их родными общинами, так и институциональной поддержки, раньше предлагаемой данвей. В городах они усваивают новый образ жизни, им удается устроиться, если у них есть деньги, на которые можно купить рыночные заменители старых форм обеспечения, но если их нет, то у них возникает еще больше проблем. Иногда они создают для себя новые социальные институты — примерно так же, как мигранты в городах вроде Шанхая поколение назад создавали землячества и клановые ассоциации. Часто им приходится вести маргинальное существование, они пытаются накопить денег для того, чтобы отправить их домой или же привести семью в город. Правительство пытается регулировать этот процесс, например, используя систему «хукоу» (Hukou) для ограничения нелегального доступа мигрантов к таким городским институтам, как школы. Само существование этого ограничения является, с одной стороны, доказательством институционального дефицита, а с другой — инструментом социального контроля.