Иммануэль Валлерстайн - Есть ли будущее у капитализма?

Энтузиасты глобализации часто и довольно бездумно говорят о «глобальной деревне». Эта оптимистическая идея нуждается в трезвой переоценке. Космополитизм, конечно, тоже давний оптимистический проект, который имел свои либеральные и социалистические версии [19] Более подробно см. в: Craig Calhoun, Nations Matter: Culture, History and the Cosmopolitan Dream. New York: Routledge, 2007. . Но космополитизм обычно подразумевал некое вольное пространство в дополнение к миру стабильных государств, а не вместо него. Существуют и другие, более консервативные проекты, как следует направлять глобализацию. Консервативные глобалисты исходят из империалистических амбиций, антииммигрантских настроений, религиозного фундаментализма и их комбинаций. Это глобалисты «конфликта цивилизаций». Сама возможность глобального коллективного управления и общечеловеческой идентичности, судя по всему, станет одним из основных вопросов политического противостояния в наступающих десятилетиях. Результат этого противостояния, как и все, что относится к будущей возможной трансформации, слишком рано предсказывать. Системный кризис мирового масштаба вызовет опустошение, панику и жесткие реакции. Но он также приведет к возникновению коллективных стратегий преодоления трудностей, направленных на обретение более ответственного перед народом, организационно гибкого и дееспособного всемирного правительства либо некоей коалиции координирующих структур. Человечество все еще может избежать катастрофического регресса в степени сложности и масштабах его коллективной организации. Возможно, достаточно из опыта революционных и социал-реформистских движений XX века выжило в неолиберальной реакции последних десятилетий. Либо речь может пойти о неких глубинных изменениях в сложной и противоречивой институциональной архитектуре самих современных государств. По меньшей мере здесь мы находим важную и теоретически интересную тему для исследований.

Мы не слишком склонны считать, будто политической структурой лучшего будущего станет «государство», не говоря уже о «глобальном государстве». Здесь как раз одно из главных неизвестных. Едва ли существующие ныне международные организации даже в сумме представляют собой прототип таких структур. ООН, Евросоюз, МВФ, Давос, 0–8, 0-20 и другие подобные организации принадлежат к эпохе капиталистической интеграции и американской гегемонии. В настоящее время эти институты скомпрометированы политическими манипуляциями и технократическим равнодушием. Майкл Манн, однако, видит единственное решение экологического кризиса в установлении более сильной системы отношений между государствами — в некоей «сверх-ООН». Другие из нас сомневаются, что такая форма политической интеграции возможна и вообще желательна. Тем не менее послевоенная эпоха относительного мира и процветания создала важный прецедент, который может оказаться более жизнеспособным в целом, нежели его конкретные политические институты.

Сдвиги в экономических и политических структурах будущего, как бы то ни было, принесут много сюрпризов. Большинство людей доверяет прогнозам, переносящим на будущее нечто из их предшествующего опыта. Неуклонный рост национальных государств, несомненно, был главной политической реальностью на протяжении всей современной эпохи. Но что, если новая комбинация кажущихся знакомыми факторов в глобальном масштабе обернется чем-то иным? Хотя никто из нас не считает анархизм реалистичной стратегией, надо признать, что антибюрократический дух 1968 года оказался очень устойчивым наследием как у левых, так и у правых. Это заставляет нас воспринимать более серьезно ценности и организационные альтернативы, упрямо выживающие в ныне маргинальной среде нонконформистских движений. Величайшие порывы и общественные мобилизации современной эпохи были связаны с войнами и насильственными революциями. В массовых конфликтах с применением организованной силы идеалы анархистов и либертарианцев не могли быть политически эффективными. Но что, если будущее преподнесет нам чрезвычайную ситуацию, не решаемую войной, — например, исчезновение экосистем или рабочих мест для среднего класса? Давайте всерьез задумаемся о том, что заставляет нас верить, что государства или межгосударственные альянсы справятся с задачей организации миллиардов людей для альтруистических предприятий вроде восстановления лесов, разработки новых технологий, обучающих игр с детьми, ухода за стариками и общего поддержания жизненной среды? Динамика социальной самоорганизации может стать куда более актуальной. Кто знает? Здесь могут появиться даже общие интересы, которые помогут в каких-то ситуациях наведению мостов между враждующими ныне правыми и левыми популистскими движениями. И здесь же мы можем обнаружить новый интересный фронт обществоведческих исследований в области динамик современной идеологии и народной политики.

Не туманят ли политические грезы наше теоретическое видение? Наш ответ таков: рефлексивное признание связи между нашими надеждами и нашими гипотезами является необходимым элементом теоретической честности в общественных науках, особенно когда речь идет о затрагивающей нас политике. Социальную теорию нередко сравнивают с набором различных линз. Когда линзы подбираются таким образом, чтобы увидеть лишь подтверждение веры исследователя и отрицание всего ей противоположного, то это уже не социальная наука, а социальная идеология. Такие линзы, широко используемые в полемике, создают скорее зашоренность. Научная теория отличается тем, что подлежит проверке.

Вопрос о том, что считать проверкой в общественных науках, — давний предмет споров. Мы методологические плюралисты и сомневаемся в обоснованности попыток утвердить в общественных науках единственно правильный метод. Тем не менее мы не являемся законченными релятивистами. Различные типы проблем и различные уровни анализа оставляют выбор методологик за исследователем. Эксперименты и статистические корреляции занимают видное место в инструментарии общественных наук, но их роль не может быть универсальной. При изучении локальной социальной среды нередко более действенны систематические этнографические наблюдения. На макроисторическом уровне, на котором работаем мы, основной метод может быть уподоблен соединению точек в большой головоломке. Проверка макроисторической теории может заключаться в обнаружении контрфактуальностей, альтернативных путей, которые казались возможными в определенных исторических обстоятельствах, но не реализовались по каким-то вполне выявляемым причинам. Иначе говоря, мы должны показать и то, как мы переходим от одной исторической ситуации к другой, и то, каков был или будет диапазон структурных возможностей и факторов, вокруг которых разворачиваются события. Именно здесь, вероятно, мы ближе всего подходим в наших исследованиях к тому, что можно назвать экспериментом.