Сергей Григорьянц - Гласность и свобода

По заключению врача Рунова Г.П., наблюдавшего Сахарова в период его госпитализации после «лечебного голодания», прием именно «Тарекана» ему не противопоказан.

Комитет госбезопасности СССР продолжает контроль за ситуацией, повлекшей ухудшение состояния здоровья Сахарова, и предусматривает меры на случай возможной его госпитализации.

Сообщается в порядке информации.

Председатель Комитета Ю.Андропов».

Понятно, что на такое письмо — характерном «документе прикрытия» председателя Комитета государственной безопасности в Политбюро может быть наложена лишь одна из двух резолюций: в случае, если Сахаров умрет строго наказать виновных в его смерти (то есть Елену Георгиевну) или игнорирование записки, то есть нежелание санкционировать убийство Сахарова. Думаю, что Брежнев с шестидесятых годов симпатизировал в чем-то академику (он лично предлагал ему вступить в партию году в шестьдесят шестом, видя какие игры с ним начинает Суслов — но об этом я пишу в другой книге «Пятьдесят лет советской перестройки») и не согласился даже с повторным предложением Андропова. Очень странную и двусмысленную фразу мы встречаем в книге Млечина об Андропове:

«Андропов в своем кругу говорил, что с удовольствием бы от него (Сахарова — С.Г.) отделался».

Что при этом имеет ввиду Млечин — готовность Андропова выслать Сахарова за границу, против чего возражало Министерство среднего машиностроения, или убить его? Кто являлся этим своим кругом Андропова? Откуда Млечин об этом знает — никакой ссылки нет. Все в этой фразе непонятно и процитировать ее заставляет нас лишь желание собрать буквально все упоминания.

Более понятны, но не менее зловещи, в контексте всего остального, из сведений приведенных в предисловии к книге «Дело КГБ на Андрея Сахарова» — упоминания об интересе к здоровью академика и в 1983 году. В июне этого года президент Академии наук СССР Анатолий Александров в интервью журналу «Ньюсвик» утверждал, что у Сахарова произошли серьезные психические изменения. Чуть позже Андропов тем же летом заявил группе американских сенаторов, что Сахаров «сумасшедший».

Но после смерти и Брежнева и Суслова и даже Черненко уже все кажется для КГБ легким. По-видимому, лишь безнадежное состояние Андропова спасло жизнь Сахарову.

В опубликованной записке уже Чебрикова «О поведении Сахарова и Боннэр» от 13 апреля 1984 года утверждается:

«…Явно спекулируя на здоровье Сахарова, Боннэр вместе с тем принуждает его к отказу от медицинской помощи под надуманным предлогом, что это якобы «грозит ему смертью».

В результате психологического давления Боннэр Сахаров 9 апреля сего года в антисанитарных условиях бытовыми ножницами вскрыл образовавшиеся у него на ноге нарывы, что вызвало появление флегмоны, повышение температуры и ухудшение общего состояния. В тот же день он вынужден был обратиться к врачам, которые высказывались за оперативное хирургическое вмешательство в стационарных условиях. 12 апреля Сахаров госпитализирован в Горьковскую областную клиническую больницу им. Семашко.

Боннэр с 8 по 12 апреля находилась в Москве, а 12 апреля в 20.10 возвратилась в Горький…».

Ее вина бесспорна для КГБ, хоть ее и не было в эти дни в Горьком.

В мае 1984 года (из предисловия к книге: «Дело КГБ на Андрея Сахарова») журналисту в Италию позвонила из СССР якобы Елена Боннэр, заявившая, что Сахарова с нами больше нет. Сама Боннэр отрицает, что звонила в Италию с таким провокационно расплывчатым сообщением, тем более, что сделать такой звонок из Горького было практически невозможно, а выехать из него она не могла: уже пятого мая была задержана в аэропорту Горького, ей было предъявлено обвинение, из которого вскоре было состряпано уголовное дело, но сразу же и объявлено, что она находиться под подпиской о невыезде.

Елена Георгиевна, получив материалы от Степашина, комментирует для американского издания записку КГБ в ЦК КПСС от 28.3.82 года:

«Я помню препарат, который мы называли «Таракан», который был назначен кажется невропатологом (не уверена), и не могу вспомнить было ли в это время какое-либо ухудшение состояния. Но все, что назначали горьковские врачи, я всегда почти отменяла. Об этом есть злая телеграмма д-ра Обуховой.

В Ленинград на 25 февраля я действительно ездила, но на один или два дня (это день рождение Инны (Кристи — С.Г.)). Абсолютная ложь, что соседи могли предложить вызвать «скорую», как и вымышленный наш якобы разговор. Документы подобные этому, подтверждают, что врачи в Горьком были еще более управляемыми, чем мы думали».

Американские издатели, к сожалению, не обращают внимания, а Елена Георгиевна, вероятно, понимала, но по обыкновению не комментировала любопытные особенности этих трех записок в ЦК КПСС восемьдесят первого, восемьдесят второго и восемьдесят четвертого года. Во всех случаях, как бы они не назывались, это не информационные сообщения. Комитет вел наблюдение за Сахаровыми ежедневно, ежечасно и, конечно, составителям этих записок было известно, что Елена Георгиевна в первом случае уезжала из Горького на два дня, а не на три недели, а во-втором, что никакого звонка в Италию в мае быть не могло, уже потому, что до пятого Боннэр была в Горьком, а пятого — ее оттуда не выпустили.

Все эти записки не информация, а предлагаемые ЦК КПСС причины и сюжет смерти Сахарова. А некоторые явные несовпадения с конкретными деталями всегда можно скрыть дополнительными лжесвидетельствами. О таких пустяках в КГБ вообще мало заботились.

Но есть между этими записками и характерное отличие: в первой сюжет только намечен, во второй уже подробно изложены детали, причины, перечислены свидетели смерти Сахарова. Сама Елена Георгиевна мне рассказывала (этого нет в книге и Таня Янкелевич об этом не помнит), что соседями все же была сделана попытка вызвать «скорую помощь», когда в этом не было никакой нужды, и Елена Георгиевна врачей не впустила. Но в конце второй записки (Андропов еще не у власти) встречаем еще характерную оговорку: врач Рунов (тот же, что был свидетелем и на моем суде по делу «Бюллетеня «В» и голодовки Сахарова) считает, что прием именно «Таракана» Сахарову не противопоказан. То есть все на усмотрение Политбюро: может умереть от этого лекарства, а может и жить. КГБ убийство предлагает, но еще не настаивает.

В записке Чебрикова (Андропов уже Генеральный секретарь ЦК КПСС) уже все решено. Причина смерти есть, есть даже госпитализация с любыми нужными заключениями врачей. К тому же сама Боннэр уже позвонила в Италию и об этом сообщила, а ей в тексте предисловия приходиться опровергать рассказы об этом.

Вряд ли Крючков относился к Сахарову лучше, чем Андропов и Чебриков, к тому же с его приходом к руководству в КГБ осенью восемьдесят восьмого года в Советском Союзе резко изменилось политическая обстановка. Если раньше с большими или меньшими оговорками, можно было говорить о противостоянии растущего демократического движения коммунистическому режиму, использующему в качестве боевого террористического отряда КГБ, то с приходом Крючкова Комитет государственной безопасности СССР стал вполне самостоятельным игроком на политической сцене и цели его (независимо от риторики) уже не только были бесспорно враждебны демократии, но уже и совершенно не совпадали с целями партийно-государственного руководства СССР.