Сергей Григорьянц - Гласность и свобода

И тем не менее, к девяностому году наступило совсем другое время. КГБ сам подбрасывал в государственные, а потому в СССР гораздо более мощные и популярные СМИ, вполне антикоммунистические материалы, что стало вполне очевидно на примере фильма и откровений Говорухина. На деньги КГБ режиссер отснял нашумевшую тогда картину «Так жить нельзя». Чернуха просто лилась с экрана, причем такая, которой почти еще не было в Советском Союзе. То и дело возникал вопрос — отчего все так ужасно и следовал ответ — во всем виновата вся коммунистическая партия. При этом сотрудники милиции и КГБ сплошь были замечательными людьми. Обвинять семнадцать миллионов человек, во-первых, было бессмысленно, во-вторых, несправедливо, а главное — уводились от ответственности именно те категории, которые были названы на Нюрнбергском процессе виновниками в менее чудовищных, но схожих преступлениях (СС, СД и руководство Национал-социалистической партии).

Корреспондентам радио «Свобода» в Париже на вопрос, какие у него «творческие» планы Говорухин в интервью рассказывал:

— Меня пригласили в Большой дом (Управление КГБ по Ленинградской области) и предложили финансировать сразу две съемочные группы, дают два комплекта оборудования — для скорости съемок, одновременно и в СССР и за границей. Еще не выбрал название фильма: может быть это будет «Владимир Ленин», может быть «Великий преступник».

И это в том мучительном девяностом году, когда не то, что на фильмы, на хлеб у большинства гораздо более крупных режиссеров денег не было. Впрочем, и фильм Абуладзе был снят при прямой поддержке ЦК Грузии и Амвросия Шеварднадзе. Но ведь и либеральный журнал «Огонек», как и «Московские новости» тоже были правительственными изданиями. К тому же появились за эти годы многие и очень несходные между собой массовые организации, демократические в своей основе. Выросший из подпольного диссидентского бюллетеня четырехсотстраничный журнал уже должен был более четко формулировать свои задачи, выбирать более точно аудиторию и искать мало-мальски прочную социальную базу хотя бы из-за резко выросшей конкуренции. Для выживания нужно было находить сравнимые с бюджетом государственных изданий деньги. Находить их заграницей, что для меня, вероятно, было не так уж сложно, я не умел и, по-видимому, не очень хотел, что и проявлялось во многих, делавшихся мне предложениях. В Советском Союзе достойных источников средств, конечно, не было.

За год до этого в Германии умер медиамагнат Аксель Шпрингер, финансировавший издание журнала «Континент» не только в Париже по-русски, но и у себя в Германии по-немецки. Главный редактор журнала Володя Максимов почти пятнадцать лет до этого занимавший, как «Русская мысль» и «Гласность» резко антикоммунистическую позицию, которая естественным образом переносилась на Горбачева, на недоверие к коммунистической перестройке, в поисках денег на продолжение журнала, тем не менее, обратился к Москве, провел в Риме конференцию прямо противоположную по своему духу всем предыдущим, в которой Горбачев, кажется, даже лично участвовал, а журнал, в конце концов, переехал в Москву. Володя, не выдержав всех этих перемен и потрясений, вскоре умер, оказавшись почти в изоляции от всех своих бывших друзей. Редактором «Континента» стал Виктор Виноградов, который сохранил приличный характер теперь уже совсем забытого журнала, поскольку сам Виноградов уж ни при каких условиях не был и не мог быть таким активным общественным борцом, каким был Максимов.

Повторения такого пути я никак не хотел. «Гласность» от первого до последнего номера себе не изменяла и никакой столь новой опоры для нее я не искал.

Я не использовал многочисленные предложения о помощи не только потому, что не знал, как ими воспользоваться, но, главным образом, потому, что у меня к концу восемьдесят девятого года еще не было того понимания, которое сформировалось к осени 1990 года о том, к чему же идет перестройка, о неизбежном приходе КГБ и близких «комитету» людей к власти, о чем я публично скажу вскоре на конференции в Ленинграде. К тому же мое бесспорное, как и всей редакции «Гласности», отвращение к Ельцину еще было очень далеко от понимания того, кто за ним стоит и какой окажется его роль в русской истории. Рассказов о том как КГБ борется с демократией в СССР, с «Гласностью» (впрочем, о себе мы мало писали), борьбе за создание и укрепление демократических идеалов было мало для толстого международного журнала, каким стала «Гласность». Нужны были аналитические статьи, серьезные документальные подтверждения нового понимания пути России, а ничего этого не было и негде было взять. Это было гораздо серьезнее, чем поиски денег и сопротивление непрекращающемуся давлению КГБ.

А журнал к тому же разваливался естественны образом.

Первым ушел Андрей Шилков. Он женился на дочери Аси Лащивер — Ире, появились новые заботы и интересы, тащить на себе все проблемы «Гласности» ему было невмоготу. Ушел в газету «Демократическая Россия», казалось бы там все было гораздо организованнее и легче, но было меньше свободы и больше органической близости к «совку», Андрей пил, возвращался в «Гласность» и в конце концов уехал с Ирой в Израиль. Потом я уволил Алешу Мясникова, который не просто героически целые дни с утра до вечера вел прием людей приходивших со своими жалобами в «Гласность». Это действительно, была чудовищная по физической, по психологической нагрузке работа (ведь приходили регулярно и сумасшедшие и правокаторы). Я несколько раз вел такой прием целый день и знал, что это такое. Но ни Митя Волчек, ни Нина Петровна Лисовская такого дня не выдерживали. А Леша не просто вел прием, не только по ночам писал очерки об этих, как правило, несчастных людях, но так им сочувствовал, что писал им зачастую необходимые заявления, жалобы в официальные инстанции и его искренняя жалость и любовь к людям была так очевидна, что и те пытались как-то его отблагодарить, все чаще приносили ему какие-то деревенские продукты в подарок (и это уже в очень голодное время).

Но в «Гласности» получать даже мельчайшие подарки от посетителей (а предлагались изредка совсем не мелкие) было нельзя ни при каких условиях. Было очевидно, что любой подарок может быть использован для обвинения редакции в корыстных интересах. И после нескольких предупреждений я уволил Алексея, понимая, что его некому заменить. Для Мясникова посетителей, написанных материалов и самой перестроечной среды хватило еще на пару лет издания собственного журнала «Права человека». Из подобных, но более серьезных опасений за безопасность журнала на заседании редколлегии, где присутствовали все основные сотрудники, был уволен Алексей Мананников. Потом он говорил, что это недоразумение, что он сам себя оговорил, но тогда неуклонно защищал свое право на поступки бесспорно очень опасные для журнала.