Лазарь Флейшман - В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

Но статья о книге Шульгина, написанная главным редактором Борьбы за Россию С. П. Мельгуновым, по критическим своим оценкам оказалась более созвучной вышедшей за несколько дней перед тем рецензии Н. П. Вакара, чем передовой статье П. Б. Струве. Мельгунов выразил сомнения в объективной ценности шульгинских наблюдений русской жизни:

О поездке мы знаем, конечно, лишь то, что рассказал автор. И когда он передает свои беседы в России, вы не можете отрешиться от впечатления, что перед вами фигурируют не живые лица, а придуманные персонажи, от имени которых автор излагает свои собственные мысли, свои заранее составленные политические схемы. Три четверти книги — это публицистика, это размышления самого Шульгина по разным поводам, а не рассказ о том, что видел и слышал автор в России. С каждой строки выступает отчетливый политический облик автора, вплоть до слишком назойливого и подчас неуместного выпячивания навязчивой идеи, которая в былые годы определяла собой специфическую позицию редактора «Киевлянина». Этотантиеврейский шовинизм действительно у автора становится навязчивой идеей.

В статье Мельгунова отмечены также такие стороны шульгинской позиции, которые, в сущности, могли бы (хотя бы и вопреки намерениям автора) парализовать «борьбу за Россию», работу «активистов», — а именно одобрение политики большевиков по отношению к деревне. Одновременно он осуждает фашистско-монархическую программу, выдвинутую Шульгиным в книге:

Автор готов принести благодарности коммунистам за то, что они своими «великими потрясениями» подготовили осуществление столыпинской земельной реформы в масштабе, о котором не думал ее инициатор. Побывав в «трех столицах», и довольно кратковременно, автор смело говорит от имени стомиллионного крестьянского населения, мечтающего лишь о получении своего хутора на основе ненарушимого права собственности. В этот великий день восстановится Великая Россия и старая монархия, подправленная в духе современного фашизма. Вся Россия представляется ему и теперь уже монархической; победила «белая мысль», которую автор целиком, без достаточного основания, отождествляет со своим собственным миросозерцанием. Он еще больше раскрывает свои карты: «я — русский фашист». «В отношении тактики коммунизм и фашизм два родных брата». <���…> Нам Шульгин не раскрыл никаких новых перспектив, ибо мы не обольщались «чудом», которое совершили образумившиеся большевики. Иллюзии грядущего монархического фашизма в борьбе с большевиками нам представляются столь же вредными, как и всякие другие иллюзии.

Но при этом Мельгунов согласился с данной П. Б. Струве характеристикой исторического значения поездки, назвав ее «подвигом»: «В. В. Шульгин пробил брешь», он «создал прочные связи между двумя Россиями» [184] С. Мельгунов, «Книга Шульгина и его подвиг», Борьба за Россию, № 14, 26 февраля 1927, с. 2–5. .

В варшавской газете За Свободу/, по своей политической ориентации стоявшей левее парижских Последних Новостей, но, в отличие от них, исповедовавшей «непримиримость», отзыв о Трех столицах был поручен самому популярному из сотрудников редакции — М. П. Арцыбашеву. Арцыбашев до августа 1923 года находился в советской России и после своего отъезда в Польшу воспринимался как наиболее авторитетный судья происходившего в «Совдепии». В статье «Обманутое ожидание», отдав должное героизму Шульгина, пустившегося в опасное путешествие, рецензент, однако, подверг сокрушительной критике книгу. Указав, что и в самих впечатлениях Шульгина, и в особенности в главных ее выводах (о том, что эмиграция жестоко ошибается, воображая, будто Россия умирает, и что все в стране, «как было, только немного хуже»), — нет ничего нового, Арцыбашев добавил:

Мы об этом слыхали!

Об этом твердили нам и сменовеховцы, и пешехоновцы, и «спецы», и мадам Кускова, и даже сам Милюков.

И все это — праздные разговоры, а отчасти и прямая ложь.

Объяснил эти пороки книги Арцыбашев тем, что круг личных контактов Шульгина был в силу конспиративных условий страшно узок и ему пришлось ограничиться поверхностными, внешними наблюдениями. Он также указал причины коренных отличий между собой и Шульгиным в восприятии советской действительности: Шульгин покинул Россию в самый разгар Гражданской войны, когда казалось, что все рухнуло, и нэп поэтому представляется ему форменным чудом; Арцыбашев же убедился, что никакого чуда здесь нет, «а просто люди вытащили из каких-то тайников жалкие остатки былого великолепия». Особенное возмущение поэтому вызвали у Арцыбашева те пассажи Трех столиц, которые казались прославлением большевиков. Крайне язвительно рецензент отозвался о достоверности изображения «контрабандистов» в книге Шульгина:

Все эти люди фатально оказываются и монархистами, и антисемитами, и николаевцами, и даже врангелевцами!

Они добросовестно, как попугаи, повторяют мысли и слова Шульгина, и иногда это до такой степени очевидно, что достигает высокого комизма [185] М. Арцыбашев, «Записки писателя. СХП. Обманутое ожидание», За Свободу/, 1927, 11 февраля, с. 2–3. .

Что касается реакции в советской печати, то в отличие от первых глав в газетных публикациях, удостоенных по-своему одобрительной оценки, вторая часть книги — с апологией фашизма и изображением предстоящего переворота преимущественно как «святой мести» еврейству — на руку официальной советской пропаганде быть не могла. Неудивительно поэтому, что появление отдельного издания книги Шульгина никак в советской прессе отмечено не было.

Резонанс, вызванный Тремя столицами, и переход парижского центра к разработке нового плана действий способствовали тому, что П. Б. Струве добился от К. П. Крамаржа выделения крупной суммы денег для Кутепова на ведение работы в России. С другой стороны, интенсификация подготовки боевых действий и планирование террористических актов, которые послужили бы сигналом к перевороту, все острее ставили вопрос о неспособности «старика» Якушева возглавить эту деятельность и о необходимости передать руководство ею Стауницу. М. В. Захарченко, заручившись согласием Кутепова на рассмотрение в Москве этой идеи, привезла с собой из Парижа его личное письмо к Стауницу. В нем говорилось:

…Много слышал о вас как о большом русском патриоте, который живет только мыслью, чтобы скорее вырвать нашу родину из рук недругов… Задуманный нами план считаю очень трудным. Для его выполнения следует подыскать людей (50–60 человек). Ваш Усов [186] Лев Никулин, «Мертвая зыбь. Роман», в кн.: Лев Никулин, Избранные произведения, том 2 (Москва, Художественная Литература, 1979), с. 302. .