Клаус Хольцманн - Россия. Снова эксперимент

России предложили, а вернее сказать, навязали новый эксперимент по построению капитализма, мотивируя это тем, что при этой системе живет передовая часть цивилизованного человечества. При этом совершенно игнорировалось то обстоятельство, что капитализм не строился, а возникал эволюционно с развитием общества. Это понимал еще Н. Бухарин, он говорил: «Капитализм не строили, он строился. Социализм как организованную систему мы строим» [13, кн. 1, стр. 125]. Но пока проследим за развитием событий. 29 июля 1991 года в Ново-Огареве встретились Горбачев, Ельцин и Назарбаев. «Обсуждались вопросы замены некоторых высших руководителей СССР.» [177, стр.340, 341]. В основном речь шла о Павлове, Крючкове и Язове. «Вместо Павлова предполагалась кандидатура Назарбаева. Таким образом, у некоторых руководителей существовала перспектива лишиться своих постов. В проекте Договора не было предусмотрено и поста вице-президента, который занимал Янаев.» [там же]. Запись того разговора каким-то образом попала к Крючкову. Это и послужило толчком к августовскому путчу. «Августовский путч привел к полному крушению лагеря противников реформ. Все то, чего никак не удавалось добиться сторонникам реформ, совершилось в одно мгновение. Противников реформ смело с политической сцены, их сторонники были испуганы и деморализованы. КПСС и партийные структуры были распущены» [45, стр. 269]. Реальной власти в стране уже не было. Воцарился беспредел. Номенклатура, как давно мечтала, освободилась от партийной зависимости и в спешном порядке прибирала все к своим рукам. «А та скорость, с которой — до Гайдара! — партийные функционеры бросились коммерциализировать партийное хозяйство (здания, дома отдыха, гостиницы, машины) и партийные денежки? Поверили, значит, в рынок-то, поняли, что к развитому социализму возврата нет», — пишет Л.Млечин на той же стр. 269. Добрались и до партийных счетов в зарубежных банках. Поэтому летели вверх тормашками из окон своих квартир управляющие делами КПСС Н.Кручина и Г.Павлов, знавшие номера этих счетов. Горбачеву было уже недосуг до всего этого, он лишь тщетно пытался реанимировать процесс подписания союзного договора. Ельцин оказался проворнее и уже 22 августа подписал указ «Об обеспечении экономической основы суверенитета РСФСР». Этим указом «правительству Силаева поручалось принять под свое управление все предприятия союзного подчинения на территории России и сформировать республиканский золотой запас, алмазный и валютный фонды. Но на этом Борис Николаевич остановился и уехал отдыхать в Сочи… Никто не мог понять, почему он уехал, вместо того чтобы воспользоваться плодами победы» [46, стр. 152].

Так и в дальнейшем он удивлял всех своей непредсказуемостью, да и не только ею. В этом человеке дремал до поры до времени инстинкт большой разрушительной силы. Недаром хорошо знавший его земляк, бывший союзный премьер Н. Рыжков так отрекомендовал его Горбачеву: «Он — разрушитель. Наломает дров, вот увидите! Ему противопоказана большая власть. Вы сделали уже одну ошибку, переведя его из Свердловска в Москву, в ЦК, не делайте еще одну, роковую» [46, стр. 60]. Рыжков оказался провидцем. Именно такой человек, способный крушить все старое, и понадобился переродившейся номенклатуре для осуществления своих целей. Конечно, Ельцин был личностью незаурядной. Безошибочный политический инстинкт в период борьбы с Горбачевым подсказывал ему единственно верные решения. Он же повел его на танк перед Белым домом во время августовского путча. Надо отдать должное его смелости и решительности. На уровне подсознания он ощутил необходимость этого шага в процессе противостояния Горбачеву, понял, что после вызволения того из форосского заточения они уже окончательно поменяются полюсами. Неуемная жажда власти толкала его на этот шаг. Вспоминает бывший пресс-секретарь Ельцина П.Вощанов: «Самый запомнившийся эпизод — это ночь с 20 на 21 августа 1991 года. В этом были и трагедия, и фарс. Трагедия — это люди, находившиеся вокруг Белого дома, а фарс — происходившее в то же время в его подвалах. Отцы русской демократии праздновали там победу над Горбачевым. Именно тогда я в первый раз понял, что служу не тому человеку» [154]. Закрепил ту победу беловежский сговор. После него Горбачев поразмышлял еще некоторое время и, трезво оценив ситуацию, 25 декабря 1991 года сам сложил с себя полномочия президента уже несуществующей державы. Подчеркнем, добровольно, без всякого принуждения со стороны. Позже мы увидим, как в подобной ситуации повел себя Ельцин.

Но пока он оказался, наконец, на вершине власти. «Порвав с прошлым, он окружил себя людьми разных мотиваций — карьеристами, наглецами, прохвостами, искренними демократами, новыми хозяйственниками (и старыми тоже, но перестроившимися) и сумел «употребить» их, нацеливая на беспощадный разрыв с эпохой 17-го года» [45. стр. 281].

Впрочем, нацеливать особенно было и не нужно, обстановка сама подсказывала образ действий. И если лозунгом революции 1917 года был «грабь награбленное», то новая революция шла уже под другим лозунгом «хватай бесхозное». Многое хватала сама номенклатура, но хватало и на долю прочих ловкачей. И если вдуматься, то называть эту массу ворами, как это вошло уже в обиход, и на что упирает С. Говорухин, будет юридически неправомерным. Представьте, что вы нашли на дороге крупную купюру. Поднимете вы ее или нет?.. Вот то-то. Поднимете, не задумавшись. А если на миг все же задумаетесь, то быстро сообразите: не подниму я — поднимет кто-либо другой. Так почему же не я? Главное — оказаться на той же дороге в нужном месте и не тешить себя мыслями о нуждах народа и о демократии. Выходит, что винить следует, по большому счету, не столько тех, кто подобрал, а тех, кто бросил на произвол судьбы хозяйственные объекты, порученные им прежней властью.

Оказавшегося у власти Ельцина подобные мысли не занимали, просто включился дремавший в подсознании инстинкт разрушения. Сам Ельцин не имел ни твердых политических убеждений, ни определенных экономических концепций.

Вспоминает тот же Познер, как еще в начале 90-х годов он брал интервью у Ельцина, баллотировавшегося в Верховный совет Российской Федерации. На вопрос, демократ ли он, последовал довольно откровенный ответ: «Нет, конечно. Вы же знаете, в какой стране я родился и вырос, вы знаете, членом какой партии я был всю жизнь, откуда мне быть демократом? Может быть, работая с настоящими демократами, я научусь этому» [51, стр. 171, 172]. Не научился. А то, что при Ельцине воспринималось как демократия, на самом деле было хаосом и беспределом. В самом деле, будучи демократом, Ельцин не допустил бы, чтобы в его правительстве появились такие одиозные личности, как Е.Примаков, брежневист и друг диктатора Саддама Хуссейна, как тбилисский «лопаточник» генерал И. Родионов. А критикой в свой адрес со стороны прессы он попросту пренебрегал, поскольку был уверен в своей популярности и в заинтересованности в нем своего ближайшего окружения.