Ирина Дементьева - Командировка

Их и поначалу не счесть: сестра царя Мария Алексеевна, первая жена царя Евдокия Лопухина; то жертвы временщика Бирона, то сам Бирон с семьей; в одном из казематов в большом секрете содержался несостоявшийся император Иван VI.

Но вот весной 1792 года тайным указом Екатерина II отправила в Шлиссельбург злостного своего врага — просветителя и общественного деятеля Н. Новикова («везти же его так, чтобы его никто видеть не мог»).

Узника привозили сюда в зашитой рогожами кибитке, а по прибытии, независимо от своего социального положения, он лишался имени, звания, значившись «безвестным за номером таким-то». Казематов не хватало, и был построен «секретный дом», куда после приговора доставили семнадцать декабристов, «безвестных» братьев Бестужевых, Кюхельбекера, Иосифа и Александра Поджио, Ивана Пущина…

В середине века в «лучшую камеру» по приказу Николая I поместили «безвестного» Михаила Бакунина. Восьмидесятые годы — новая волна «безвестных» и новая двухэтажная политическая тюрьма на острове.

С петровских времен и крепость, и городок на левобережье носили одно название. Но жители уездного Шлиссельбурга не называли себя шлиссельбуржцами. Шлиссельбуржцы были другие — те, известные сегодня всему миру «безвестные». Но и тогда страна ни на час о Шлиссельбурге не забывала. Если бы и захотела — не сумела бы, Шлиссельбург стал совестью, болевой точкой России. «Вестминстерское аббатство родины твоей…» — сурово напоминал Некрасов, сравнивший в стихотворении «Есть и Руси чем гордиться» каторжные места своего отечества со знаменитой лондонской усыпальницей, где каждому из великих поставлен отдельный монумент.

За крепостной стеной на мысу, омываемой Невой и Ладогой, стоит памятник жертвам «государственной тюрьмы» — казненным, умершим, покончившим с собой. Тихое место. Зимой лишь шорох поземки, летом — шелест травы, плеск волны, крик чаек над мелководьем.

5 мая 1887 года в кандалах привезли в крепость Александра Ульянова и четверых приговоренных к смерти его товарищей — Василия Генералова, Василия Осипанова, Петра Шевырева и Пахомия Андреюшкина. Три дня ушло на подготовку эшафота… На памятнике, поставленном в первый год революции, в столбце «казнены» фамилия Александра Ульянова выбита шестой.

«Надо бы размножить этот снимок, — сказал Владимир Ильич Ленин сестре Анне Ильиничне, когда она ему показала фотографию памятника, — его следовало бы иметь в каждом рабочем клубе, а то у нас плохо знакомы с историей нашей революционной борьбы, с тем, сколько жертв она стоила».

Живым оставляли пространство пять шагов вдоль, три поперек камеры. «Шел день, похожий на день, и проходила ночь, похожая на ночь, проходили и уходили месяцы… и был год, как один день и одна ночь». Автор этих строк — «номер одиннадцатый», Вера Фигнер, казанская институтка, по выпуске рекомендованная во фрейлины, возглавившая впоследствии военную организацию «Народной воли». Только через двадцать лет выйдет она из крепости и увидит, что «солнце стоит на свободном, ничем не ограниченном горизонте». А о себе скажет: «То, что мы, как революционный коллектив, записали „Народную волю“ в историю нашего времени и что Шлиссельбург — это русская Бастилия — сыграет свою роль в умах современников и покроет нас своим сиянием, об этом не было в мысли ни у меня, ни у других: мы были слишком скромны для этого».

Под номером «четвертым» значился молодой человек, похожий на переодетого гимназиста, — Николай Морозов (подпольная кличка «Воробей»), один из самых смелых и бескомпромиссных народовольцев, проведший в одиночках тридцать лет. По представлению Д. И. Менделеева за труд «Периодические системы строения вещества», написанный им в Шлиссельбурге, Морозов без защиты диссертации удостоился степени доктора наук. Прирожденный ученый, он написал однажды в Шлиссельбурге рассказ о… полете в космос, живо воссоздав состояние невесомости: «стоило нам сделать несколько движений руками, и мы плавно переплывали на другую сторону каюты». И это писал человек, видевший луну и звезды из маленького, закрытого матовым стеклом окошка камеры…

Номер «двадцать седьмой». Один из самых блистательных людей второй половины девятнадцатого века. «Я в жизни не встречал более замечательного человека» (Г. Успенский). «Есть мало людей на свете, кого я так люблю и уважаю» (Карл Маркс). «Одним из талантливейших русских людей» назвал Германа Лопатина Горький. Современным школьникам он известен, как организатор фантастически смелой, но неудачной попытки освобождения Н. Г. Чернышевского из Сибири, и куда меньше им известно, что Лопатин на глазах у всего мира вывез Петра Лаврова из вологодской ссылки за границу, сам совершил четыре удачных побега; даже то, что он был первым русским переводчиком «Капитала», членом генерального совета Первого Интернационала. Однажды в камере Лопатин напишет шутливое и грустное стихотворение об Орешке и о себе. Вот оно:

Такие они были, герои «Народной воли», как назвал их Ленин, чьи судьбы, писал он, являли миру «непримиримость самодержавия с какой бы то ни было самостоятельностью, честностью, независимостью убеждений, гордостью настоящего знания». «Тысячи и тысячи, — говорил Владимир Ильич, — гибли в борьбе с царизмом. Их гибель будила новых борцов, поднимала на борьбу все более и более широкие массы».

В 1905 году народовольческая тюрьма опустела, но не прошло и двух лет, как срочно переделываются под общую тюрьму-«зверинец» петровские нумерные казармы и строится громадный кирпичный корпус каторжного централа на полтысячи арестантов, где перебывали видные большевики — Серго Орджоникидзе, Павлин Виноградов, Федор Петров.

В семнадцатом революционные рабочие Шлиссельбурга, выпустив всех узников, подожгли «государству тюрьму», чтобы стереть с лица земли саму память о ней. Слух об этом дошел до директора биологической лаборатории шлиссельбуржца Н. А. Морозова, и он вдруг огорчился: «От этого известия веет на меня какой-то трудно определимой грустью… Когда-то приехав много лет назад в Швейцарию как политический изгнанник из своей страны, я посетил в Монтрё темницу Шильонского узника… и думал, что когда-нибудь так же будут ходить путешественники будущей свободной России, чтобы посмотреть с благоговением на мрачные темницы мучеников русских царей».